Чинители. Вокзал, которого нет - Александр Александрович Матюхин

– То есть ты уже выглядывала?

– Ещё как. Папа часто переезжает из одного города в другой, и я мотаюсь с ним. Вечность в поездах, изматывает. Вот и нахожу себе развлечения. Охочусь за северным сиянием. Один раз видела мимолётом, так что особо не считается.

Я забрался по лестнице, ожидая, что в любую секунду в тамбур выглянет какой-нибудь пассажир или проводник. Никто не выглянул. Я отодвинул задвижку и упёрся в люк ладонями. Тот подался с неохотой и скрипом, но потом распахнулся, впуская внутрь вихри снега. Надя поспешила наверх. Макс тоже не остался в стороне. Втроём мы едва влезли по ширине, но места было достаточно, чтобы высунуться в темноту.

Вокруг завывал ветер. Снежинки прилипали к щекам, к ресницам, забивались в уши. Я протёр глаза ладонями. Вокруг стояла лиловая темнота, я разглядел только трясущийся край вагона, облепленного снегом. Постепенно глаза привыкли, я увидел с обеих сторон бескрайние заснеженные поля, ровные, как каток. Кое-где чернели стволы деревьев. Справа вдалеке тянулась цепочка дрожащих огней, будто там был большой город. И ещё в темноте кружился снег. Не кружился даже – а танцевал. На мгновение я забыл, что стою, высунувшись по пояс из вагона, и что поезд несётся на огромной скорости сквозь метель. Мне показалось, что я в центре бесконечного снегопада, один из миллиарда снежинок, уникальный и единственный в своём роде. Ветер несёт меня куда-то, и я подчиняюсь ему, потому что нет ничего лучше, чем кружиться в бесконечном танце среди таких же, как я – уникальных и единственных.

– Головы вверх! – крикнула Надя.

Я подчинился и увидел сквозь снежную пелену глубокое тёмное небо с чужими звёздами. Почему-то всегда понятно, что звёзды – не твои, не те самые, к которым привык с детства.

Чуть ниже звёзд в темноте плыло северное сияние. Оно походило на полупрозрачное покрывало, которое дрожало на ветру, переливаясь в изгибах бледными цветами радуги. Сияние закрывало часть неба, и, глядя на него, я подумал, что это и есть радуга, только северная. Должна же быть у белых медведей и китов своя радуга, чтобы они смотрели и радовались. Ну и мало ли кто живёт тут, на Изнанке – им тоже нужно!

Мы смотрели, пока сияние не поблекло и не растворилось, оставив рассыпанные звёзды в одиночестве. Загудел паровоз, выпустив в небо густые клубы белого дыма, тут же смешавшегося со снежинками.

От этого гула Надя как будто очнулась и исчезла внизу. Мы спустились следом. Я закрыл крышку, спрыгнул со ступенек на влажный от снега ковёр. В тамбуре намело. Нам повезло, что до сих пор никто не зашёл и не обнаружил следы преступления вместе с преступниками.

– Ну как, похоже на ваше? – спросила Надя.

– Не знаю. Я настоящего сияния никогда и не видел. Скажи, ты после такого хочешь уйти из Изнанки? – не выдержал я. – Это же настоящая сказка.

– Подумаешь, обычное природное явление. В реальном мире полно вещей, которыми можно заниматься ничуть не хуже, чем здесь.

– Мне тебя никогда не понять. Наверное, ты просто настолько привыкла, что не замечаешь удивительного вокруг.

Надя на мгновение задумалась, потом выдала:

– Вы тоже не замечаете, между прочим. Например, самолёты. Летали когда-нибудь на самолётах?

– Ещё как, два раза в год к бабушке и дедушке на юг. У папы там много родственников, – ответил Макс.

– Вот видите. А на Изнанке самолётов нет.

– Это ещё почему?

– Они здесь не летают, вот почему. На Изнанке со сложными устройствами вообще плохо, не приживаются. Мне папа как-то рассказывал историю. Много лет назад из вашего мира притащили настоящий пассажирский самолёт. Набежали наши чинители. Поколдовали что-то, решили совершить пробный полёт. Он взлетел, покружил несколько минут в небе – и разорвал один из швов. В общем, сказал папа, в Карелии прямо из Ладожского озера вынырнул самолёт и умчал в неизведанные дали. А нашим мастерам пришлось в спешке всё заделывать, пока озеро не вылилось на головы жителей Изнанки.

– Не особо правдивая история, – заметил я.

– То есть больше тебя ничего не смущает? – Надя направилась к дверям. – Тогда я умываю руки, всегда пожалуйста, рада была познакомиться. Пошли в купе.

– Ну, не обижайся! – я пошёл следом. – Просто сложно вот так сразу во всё поверить. Особенно что кто-то не хочет жить среди чудес.

– Самолёт и есть чудо, – ответила Надя. – Для меня точно. Всё бы отдала за то, чтобы полетать. Там кресла или кровати? Кушать дают? А туалет есть? Как работает туалет на громадной высоте?

– В хвосте самолёта есть бак, и туда поступает всё, что, гхм… – ответил Макс. – А потом это, гхм, сливают, когда самолёт уже сел.

– Чудеса! – хихикнула Надя.

Мы вернулись в купе. Бабушка всё ещё спала. Надя тут же забралась на верхнюю полку и шепнула оттуда:

– Ладно, я не обижаюсь, если что. Клёво посмотрели на сияние, надо повторить.

Ни я, ни тем более Макс не были против.

Глава четвёртая, в которой Надя искажает реальность и показывает нам паровоз

Оставшееся время поездки прошло быстро. Мы с Максом, наконец, переоделись, после чего задали Наде ещё примерно миллион вопросов про её жизнь.

Оказалось, что Надя живёт с родителями в самом центре изнаночного Петербурга, то есть где-то среди жёлтых низеньких домов.

Надя не училась в школе, потому что на Изнанке нет школ – и тут я в очередной раз завистливо вздохнул. Учёба проходила несколько раз в неделю: в точное время в детской комнате возникали тени учителей, которые начинали объяснять тот или иной урок. Тени эти двигались строго по стенам, походили то на старика с клюкой, то на округлую старушку, то на высокого худощавого мужчину в цилиндре. Убежать было нельзя (и это Надю ужасно злило), но зато тени учителей могли трансформироваться в разных персонажей – литературных, исторических, связанных с наукой – в зависимости от предмета (и это Надю очень радовало), поэтому зачастую уроки проходили весело. За них не ставили оценки, но существовал годовой аттестат, за которым внимательно следили Надины родители.

Про золотую рыбку, которая жила в реках и каналах Петербурга, Надя не знала и выслушала нашу историю, открыв рот от удивления.

– Я никогда не вляпывалась в приключения! – заявила она, едва дослушав. – Даже обидно. Вы второй раз на Изнанке, а уже такие истории. А я тут с рождения и могу вспомнить только, как увидела разошедшийся шов возле Парка Победы. Из него посыпались