Деньги не пахнут 6 - Константин Владимирович Ежов

Акман уже продумывал, как выкрутиться, когда раздался новый голос – звонкий, уверенный:

– Мистер Киссинджер! Какая встреча!

Это был Оуэн Брэдшоу, сенатор штата Нью-Йорк. Киссинджер поднял голову, и по лицу пробежала волна приятного удивления.

– Оуэн! И ты здесь?

– Сэр, можно украсть у вас минутку? Есть кое-что, что хотелось бы обсудить…

Киссинджер бросил извиняющийся взгляд на собеседников и, кивнув, сказал:

– Я скоро вернусь. Продолжайте без меня.

Небольшое чудо – удача сама вошла в комнату.

Оставшись наедине, Акман взглянул на часы – блестящие стрелки скользнули по циферблату, словно нож по льду.

– Увы, придётся откланяться. Сегодня ночью возвращаюсь в Нью-Йорк.

Сергей приподнял брови, в его голосе мелькнула тень иронии:

– Сегодня ночью? Тогда, выходит, не успеем провести запланированную сессию вопросов и ответов?

– К сожалению, нет. Сейчас каждый день расписан до минуты.

Акман пытался вежливо завершить разговор, но Платонов не спешил отпускать добычу.

Он произнёс спокойно, почти лениво:

– Перед отъездом… можно задать один вопрос, на который не успел получить ответ на встрече?

Шаг Акмана замер. В памяти всплыла тема, что уже однажды вывела его из себя.

Тогда Платонов спрашивал о фондах, обходящих правила прозрачности. О тех, кто использует опционы и деривативы, чтобы тайно скупать доли, откладывая момент раскрытия информации по форме 13D.

Тема касалась опасно близко к тому, над чем Акман работал втайне.

"Вопрос, который не успел задать…" – эти слова отозвались эхом, неприятным, как звон натянутой струны.

А потом – вспышка воспоминания:

"Каковы ваши мысли насчёт роста числа альянсов?"

Альянсы. Слово, пахнущее грозой.

Именно поэтому разговор тогда был оборван. И вот теперь Платонов снова выводил эту тему на свет.

Акман медленно повернулся. Сергей улыбался – не той вежливой, почти робкой улыбкой, что предназначалась для Киссинджера, а другой: уверенной, с лёгкой примесью вызова.

– В последнее время активные фонды начинают создавать весьма необычные альянсы, – произнёс он с нарочитой небрежностью. – Интересно, что вы об этом думаете?

Акман прищурился.

– Не совсем понимаю, о каких альянсах идёт речь. Поясните, если хотите, чтобы ответ был точным.

– О беспрецедентных союзах, – ответил Платонов. – Когда силы, казалось бы, несовместимые, вдруг объединяются.

В комнате стало тише. Только тихий шум кондиционера напоминал, что воздух всё ещё движется. Выражение Акмана мгновенно изменилось – лицо застыло, как мрамор. Он не ответил сразу, только долго всматривался в собеседника.

А затем, глухо, почти шепотом, произнёс:

– Сколько тебе известно?

***

Любая схватка начинается не с первого удара, а с понимания противника. Пока не прочувствуешь его слабые места, пока не услышишь, где сердце бьётся чаще – победы не будет.

Потому и разговор с Акманом превратился в испытание: стоило лишь осторожно коснуться старых ран, чтобы увидеть, как глубоко они ещё болят. В присутствии старого Киссинджера пришлось надеть маску вежливого интереса, добавить толику академической вкрадчивости, будто всё сказанное – простая дискуссия, а не точный укол в мягкое место.

Однако результат удивил. Реакция оказалась слишком читаемой. Каждый раз, когда слова касались чувствительных тем, глаза Акмана дрожали, словно на мгновение теряли фокус, а уголки губ вздрагивали, будто сдерживали раздражение. Так ведут себя те, кто слишком живо чувствует, но при этом тщательно прячет эмоции.

И всё же – никаких вспышек. Ни тени раздражения, ни короткого язвительного комментария, ни того презрительного "он серьёзно сейчас обо мне говорит?" Полное, ледяное равнодушие.

Молчание, которое резало сильнее любых слов. Оно значило одно – в его глазах собеседник не стоил даже потраченного дыхания.

Акман всегда выбирал крупную добычу. Никогда не бросался на мелочь, не тратил силы впустую. Даже если кто-то шумел рядом, этот человек оставался лишь назойливым звуком в его фоне.

Всё стало ясно: дальнейшие провокации бесполезны. Для него Сергей Платонов был просто начинающим игроком, чей голос терялся в многоголосом рынке.

Чтобы заставить его взглянуть иначе, нужно было не говорить – угрожать. Не словами, а фактами.

К счастью, в запасе имелось оружие – тайна об "альянсе", которую Акман стремился удержать под замком. Стоило слегка задеть её контур – и эффект не заставил ждать.

– Сколько тебе известно? – спросил он, и в голосе впервые прозвучала настороженность.

Взгляд изменился. Тот, что раньше скользил поверх, теперь стал острым, пронзающим, словно рентген. Из холодного наблюдателя Акман обратился в хищника, оценившего угрозу.

Заметив это, Сергей едва заметно улыбнулся про себя. Вот оно – живое проявление интереса. Человек, привыкший скрывать всё за ровной маской, оказался не таким уж искусным актёром.

Лицо Акмана двигалось по шаблону прямоты: если не интересно – молчание, если зацепило – ответ в лоб. Для таких натур лучшее средство – обходной манёвр.

Сергей мягко сменил интонацию, позволив голосу зазвучать наивно, почти растерянно:

– Известно? Нет, ничего такого. Потому и спрашиваю вашего мнения. Ещё слишком мало опыта, да и за пределами своей области знаний всё кажется туманом.

– Области? – насторожился Акман. – В какой сфере работаешь?

– Здравоохранение, – прозвучало спокойно.

Воздух будто сгустился. На лице Акмана пробежала тень, мгновенная, но отчётливая. Всё стало ясно без слов – именно там, в недрах фармацевтических дел, и скрывался его тщательно оберегаемый секрет.

Каждая битва начинается с изучения противника, и в этом зале, где воздух пахнул морским бризом и шампанским, началось тихое представление – не словесный разрыв, а аккуратное ощупывание швов на старой броне. Сергей Платонов не стал менять маски в присутствии Киссинджера: вежливость звучала словно шелк, но за ней проглядывала сталь. Несколько фраз – и лицо Акмана, привыкшего прятать эмоции за ровной улыбкой, выдало то, что должно было остаться скрытым: легкая дрожь в глазах, небольшой спазм в уголках губ, как если бы в ладони сжали холодный металлический куб.

Разговор скользил по поверхности – казалось, вот-вот уйдёт в плоскость банальностей, но затем Платонов провёл тонкой линией по старой ране, упомянув "провал, несмотря на премию". Как по стеклу – звонко и хлёстко. А в ответ – спокойный, почти преподавательский тон Киссинджера: "Не обращай внимания на шум. Чем выше статус, тем громче сплетни." Акман, услышав это, произнёс знакомую