Дневник времён заразы - Яцек Пекара

из него вылезал монстр, и он измывался над самыми близкими. Над слугами, над женой или детьми, порой над старыми родителями… В данном случае, однако, я был склонен верить, что Цолль и вправду не сделал ничего дурного. Но это вовсе не означало, что он не обманул чьих-то надежд.

— Вы обещали что-то, чего потом не исполнили? — спросил я.

Он пренебрежительно фыркнул.

— Знаете, почему я никогда ничего не обещаю женщинам?

— Не знаю, но уверен, что сейчас узнаю, — ответил я.

— А потому, что если я не сдержу обещания, то будут обиды, слёзы, а может, и неприязнь. А если сдержу, то это будет воспринято как должное и очевидное. Поэтому лучше ничего не обещать, а если ты в добром расположении духа, то удивить девушку сюрпризом. Пообещайте бриллиантовое кольцо, а подарите жемчужное — и вызовете разочарование, слёзы и гнев. Не обещайте ничего и сразу подарите жемчужное кольцо — и дождётесь искренней радостной благодарности.

— Видно, что вашими устами говорит опытный практик, — похвалил я его и подумал, что и впрямь, хуже всего — обманутые надежды. Вот только порой для них и обещаний не нужно. Порой они могут просто родиться в чьём-то воображении.

— Не намекала ли какая-нибудь из этих девиц, что рассчитывает на нечто большее, чем ублажение русалки сатиром? — спросил я.

Он медленно кивнул.

— Я думал, это просто болтовня, — произнёс он после паузы.

— Ага. А что именно это была за болтовня?

— Что она могла бы заботиться обо мне и о доме. Что мужчине нужна женщина на каждый день, чтобы о нём хлопотала, что этот дом требует женской руки. И всё в таком духе. Сплошной вздор.

— Вы её высмеяли?

Он покачал головой.

— Нет. Зачем? Она была довольно мила. Зачем мне было обижать её насмешками? Разве вы не знаете, что женщины выказывают большую преданность и огромное желание угодить, когда вы с ними учтивы?

— Так как же вы ей отвечали, если вообще отвечали?

— Да вроде никак, — ответил он, подумав. — Пусть себе девушка болтает, что ей слюна на язык принесёт, а если не хотите её больше слушать, то начните её целовать, скажите, что она прекрасна, и дайте ей сладкого вина. Это всегда помогает от женской болтовни.

Я едва заметно улыбнулся, ибо по собственному опыту знал, что на самом деле этот способ помогает далеко не всегда. А быть может, порой и лучше было относиться к женской болтовне как к звукам природы, словно к шуму моря или порывам ветра за окном. Иногда лишь улыбнуться, иногда поддакнуть, но на самом деле мыслями унестись в свой собственный мир.

— Вы всегда приглашали одних и тех же девушек?

— Всего их было шесть, — ответил он. — Но за один раз — не больше трёх, — добавил он. — Потому что, видите ли, даже в постели следует избегать излишней толчеи. С четырьмя уже даже не очень-то и знаешь, что делать, а с тремя как-то всё можно уладить.

— Что ж, практика — залог мастерства. Как звали ту, что была к вам особенно расположена?

— Её зовут Финка, — ответил он. — Гладкая Финка.

— Финка, — повторил я. — Почему Финка?

— Рудольфина, — со смехом ответил он. — Ну и имечко ей дали, не диво, что она предпочитает, чтобы её звали Финкой.

Милсдарь Цолль, как видно, возвращал себе доброе расположение духа при воспоминаниях о проделках со шлюхами. Что ж, я решил пока его не укорять. Пусть смеётся, лишь бы соображал здраво. Может, оно и к лучшему, что он не погрузился в какой-нибудь беспамятный ступор, вызванный чувством отчаяния и безнадёжности?

— А почему гладкая? — допытывался я.

Он снова рассмеялся.

— Потому что начисто бреет волосы по всему телу, — ответил он. — Ну, кроме головы, разумеется, — тотчас же оговорился он. — Но там, сами знаете где… — Он многозначительно поднял палец. — Она гладкая, как подушечка пальца.

— Ах вот как, — промолвил я. — Странный обычай. Бесстыдный. Хотя, скажу я вам, он был известен ещё в римские времена, когда волосы на теле считались отвратительными, а тех, кто от них не избавлялся, почитали за обыкновенных простаков, варваров и мужланов.

Он бросил на меня тяжелый взгляд, и я тотчас же вспомнил, что он говорил о себе и о том, что для забав в сатира ему даже не приходилось надевать меховую куртку.

— Времена меняются, разумеется, — быстро добавил я. — Мода и обычаи тоже.

— Выбритый мужчина выглядел бы как блудница, приготовленная для утех содомитов, — язвительно заявил Цолль.

Я поднял руку.

— Довольно, господин советник, о нравах и моде. Самое главное, что я уже знаю, чего ожидать на вашем допросе.

Он беспокойно заёрзал.

— Меня будут пытать?

Я покачал головой.

— Я не могу сейчас ответить на этот вопрос, — сказал я. — Я постараюсь не допустить столь несчастливого оборота дел, но ничего не могу вам гарантировать.

Он тяжело вздохнул и сжал руки в кулаки.

— Что мне делать?

— Всё отрицать, — решительно ответил я. — Да, признаться в знакомстве с девицами, признаться в проделках с ними, но ни в коем случае не признаваться в переодевании сатиром.

— А как же наряд, который они нашли в сундуке? — мрачно уточнил он.

— Чёртовы рога, — проворчал я. — Если бы они не были соединены со сбруей, вы бы сказали, что это рога единорога, которыми вы проверяете, не отравлены ли ваши напитки и яства.

— А это правда? — заинтересовался он.

— Что люди его используют — правда. Что он хоть в чём-то помогает — вздор.

— Так что же мне делать?

Я на мгновение задумался.

— Вы скажете, что это часть костюма дьявола, в котором вы должны были выступить в вертепе, готовящемся вашим цехом, а я позабочусь о том, чтобы ваши товарищи в случае чего подтвердили эту информацию.

Он уставился на меня широко раскрытыми глазами.

— В вертепе? — с изумлением спросил он.

— А почему бы и нет? — Я пожал плечами. — В Кобленце каждый год устраивают вертепы, и не с куклами, а с живыми людьми, шествующими по улицам. Есть там и святое семейство, и три короля, и ангелы, и пастухи, но есть также и дьяволы, и царь Ирод.

— Я бы предпочёл играть Святого Иосифа, — нахмурившись, сказал он.

Я наклонился к нему.

— С рогами и копытами? — спросил я.

Он вздрогнул.

— Мне поверят?

— Конечно же, нет, — фыркнул я. — Нам ведь не нужно, чтобы вам кто-то поверил. Речь лишь о том, чтобы затянуть допрос как можно дольше и попытаться не допустить дознания с применением инструментов.

— Попытаться, — с ехидством повторил он моё слово.

Я развёл руками.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы