Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— А что бы мы сделали на месте архидьякона? — спросил Людвиг.

Я покачал головой.

— Я бы не делал ничего. Присмотрелся бы к вам и попытался оценить, что вы за люди и чего от вас можно ожидать.

— Я тоже, — кивнул Генрих. — Но мы — это мы, а черт его знает, что творится в голове у такой ватиканской гадюки!

— А ты, Людвиг? — Я перевел взгляд на Шона.

— Я думаю так же, как и вы. Даже такой человек, как Касси, знает, — наш спутник с силой стукнул костяшками пальцев по столу, — что инквизиторов не убивают безнаказанно. Особенно если ты прибыл из Ватикана.

Затем он помолчал мгновение.

— Что вовсе не означает, будто он не попытается нас убить, когда мы начнем ему сильно мешать, — добавил он. — А подосланные им убийцы представят нашу смерть как несчастный случай…

— …или пьяную драку, или уличное ограбление, — вставил Хайдер.

Я на миг задумался.

— В таком случае постарайтесь ограничить выходы из Инквизиториума лишь самыми неотложными служебными делами, — распорядился я. — Всегда надевайте официальное облачение инквизиторов и нигде не слоняйтесь в одиночку.

— Мы же сваримся, — буркнул Генрих, подумав о наших плотных куртках и плащах.

— Однако стоит потерпеть, — вздохнул Людвиг. — Пусть бы уже все это наконец кончилось.

Я знал, что в этих словах крылась мечта не столько о конце жары, сколько о возвращении нашего начальства. В этой тоске не было ничего для меня обидного, ибо я и сам понимал, что являюсь всего лишь пешкой, которая, к собственному изумлению, в мгновение ока была перенесена со спокойного поля шахматной доски на восьмую горизонталь. И теперь все вражеские фигуры думали лишь о том, как ее сбить.

— Люди как будто уже попривыкли, — заметил Хайдер. — И к зною, и к кашлюхе. Боятся, но… — Он пожал плечами. — Словно бы близкая смерть стала обыденностью, которая вызывает не гнев или страх, а смирение. Кто-то подрался, кто-то напился, а кто-то умер… Так, день как день…

— И то хорошо, — ответил я.

— Это обманчивое спокойствие, — не согласился Людвиг. — Нам удалось убедить Шпайхеля произнести его эпохальную проповедь, удалось поговорить и с другими проповедниками, чтобы они призывали людей к стойкости и уважению к ближним… Все это так… Но так же верно и то, что все может рухнуть в один миг.

В трапезную скользнула Кинга и хотела было прошмыгнуть вдоль стены, но я обернулся в ее сторону.

— Не стесняйся нас. Что тебе нужно? — спросил я.

— Я не хотела мешать, — тихо объяснила она. — Пришла лишь за хлебом и медом, потому что малыш просил…

— А как этого мальца вообще зовут? — поинтересовался Генрих.

— Кристиан, — ответила Кинга.

— Доброе имя, — похвалил мой спутник. — Истинно христианское.

— Ступай к Хельции, пусть даст тебе все, что нужно, — сказал я.

— Благодарю, господин инквизитор. — Она сделала книксен и скользнула в сторону кухни.

— Что это она сегодня такая тихая да смирная? — удивился Людвиг.

— Да разве за женщинами угонишься? — буркнул Генрих. — Отчего она сегодня такая, а не иная, а завтра — снова совершенно другая? Не нашего ума это дело. — Он покачал головой.

— Что ни говори, а Кинга красавица, — проговорил Шон очень тихо, чтобы его случайно не услышали на кухне. — Будущему мужу с ней ох как повезет.

— О да, — широко ухмыльнулся Генрих. — Жениться-то я бы на ней не стал, а вот несколько брачных ночей, а то и медовый месяц провел бы, и даю вам слово, — он высоко воздел палец, — в этот месяц я бы из постели почти не вылезал.

Мы с Людвигом оба улыбнулись этому признанию, потому что для Хайдера оно прозвучало почти сентиментально-любовно.

— А Мордимеру все равно была бы не до Кинги, ведь он встречается с той молоденькой, премиленькой вдовушкой, — заметил Людвиг.

— Друг мой, — молвил я, — то, что зубр завтракает из одной кормушки, еще не значит, что у него нет охоты отведать обед на соседнем лугу.

— Видал я, видал твою куколку, — с одобрением отозвался Генрих. — Скажу я вам, на таком сеновале и я бы с величайшим удовольствием повалялся.

— Говорят, девица прямо-таки горит желанием принести Мордимеру клятвы перед алтарем. — Людвиг насмешливо взглянул на меня.

Я пожал плечами.

— Не знаю, откуда берутся эти захватывающие сведения, но, уверяю вас, женитьба мне не по уму, — сказал я. — Да и подумайте сами: какой жеребец, вместо того чтобы радостно резвиться на свободе, даст привязать себя к одному дереву, где его ждет унылое будущее? Кому это нужно? Жена — это хорошо, согласен, но только когда она чужая и сговорчивая…

Инквизиторы могли вступать в брак, если изъявляли такое желание, но в таком случае им редко удавалось занимать высокие или ответственные посты в Святом Официуме. Наше начальство полагало, и, вероятно, справедливо, что полное посвящение себя профессии и ее требованиям является тем качеством служителя, которое гарантирует, что в час испытания он без колебаний рискнет жизнью во имя защиты святой веры. Кроме того, семья ведь могла стать слабостью, уязвимым местом, легкой мишенью и поводом для шантажа, дабы совратить слугу Божьего на путь предательства и неправедности. Инквизиторы должны были быть выкованы из стали и гранита, и страшиться им следовало не за себя и не за других людей, а за судьбу нашей святой религии, ради которой они должны были без колебаний жертвовать всеми земными благами, включая собственную жизнь. Многие служители Святого Официума пытались совмещать огонь и воду, имея постоянных любовниц и даже детей, но не вступая в освященный таинством брак. Разумеется, такое поведение тоже допускалось, но был бы очень наивен тот, кто полагал, будто об этом не было известно и из этого не делалось выводов. А вообще, самым предпочтительным считалось, когда инквизиторы — так же, как мы — размещались в своей штаб-квартире. В нашем распоряжении ведь был большой каменный дом, каждый из нас жил в удобной, тщательно обставленной комнате, мы пользовались услугами хозяйки, заботившейся о приготовлении пищи, нанимали прислугу для поддержания порядка. У нас также была своя библиотека, доступ к важным документам, и, что немаловажно, стоило лишь спуститься по лестнице в подвалы, чтобы оказаться в тщательно оборудованной комнате для допросов, рядом с которой располагались камеры для заключенных. Наш настоятель велел тщательно звукоизолировать эти помещения, чтобы вопли допрашиваемых не мешали инквизиторам, находящимся наверху и занятым другими делами.

— Шашни с чужой женой могут быть чреваты неприятностями, если муж слишком ревнив, — заметил Генрих.

— О, не всегда так бывает, — махнул рукой Людвиг. — Был у меня когда-то приятель, к жене которого