СФСР - Алексей Небоходов

– Ой, Аркадий Григорьевич, совсем забыла! По окончании рабочего дня вам полагается персональная сауна с сопровождением и… – Вера смутилась, но продолжила без запинки, – эксклюзивный секс. Это входит в программу адаптации руководства. Просто отметьте в расписании, если решите воспользоваться. – Она провела языком по губам и добавила почти шёпотом: – На мои услуги пока никто не жаловался.

Когда Вера ушла, Аркадий остался один. Он не сел – так и стоял у окна, глядя, как во дворе автоматический уборщик выводит одинаковые круги, оставляя за собой влажные следы. Внутри царила глухая неподвижность. Стол мигнул: поступил документ высокой приоритетности.

Аркадий плавно активировал сенсорную панель, и на экране высветилось сообщение:

«Оперативное распоряжение. Утверждена инспекционная миссия. Объект: Лагерь №4. Срок: 29 октября. Сопровождение: группа телеканала ГосВид. Руководитель группы – Алина Владимировна Красникова.»

Сообщение не удивило, но имя вызвало мгновенный, непроизвольный отклик. Алина. После той истории вокруг неё ходило много слухов. Все знали, что её изнасиловали возле телецентра. Все знали, что через двенадцать часов она уже была замужем – фиктивно, оперативно, без следов в открытых регистрах. Именно это и спасло ей жизнь: штамп стал пропуском сквозь закон. Теперь она вновь в обойме и числится официально журналистом по линии общественного информирования. Неофициально – никто не знал, кому она служит теперь.

Аркадий не двигался, глядя на экран, где по—прежнему светилось имя Красниковой. Он активировал защищённый канал и авторизовался. На экране возникла лента последних сводок:

«Лагерь №4. Последние 48 часов. Зафиксировано: 6 дисциплинарных отклонений. Использованы техники: ограничение движений, звуковая блокировка, температурные тесты. Один летальный исход. Реакция признана соответствующей».

Ниже – примечания:

«Молчание во время благодарственной паузы. Слабая амплитуда при ритуале признания. Повторный отказ от распределения. Нарушение режима ночной ориентировки».

Когда экран погас, в кабинете повисла плотная духота. Его начало подташнивать – не от волнения, а от физического отвращения к прочитанному. Казалось, всё увиденное противоречило самой возможности существования.

Он сел и открыл окно. Воздух показался мёртвым – чистым, но без запаха и движения. Всё вокруг застыло.

Терминал подал короткий сигнал: новое сообщение по закрытому каналу от Алины Красниковой.

«Аркадий Григорьевич. Завтра многое придётся обсудить. Лично».

Никаких пояснений, ни попытки создать иллюзию обыденности.

Он долго смотрел на строку, не торопясь с решением. Затем закрыл канал, отключил терминал и откинулся в кресле.

Аркадий медленно прошёлся по кабинету, прислушиваясь к глухим шагам в тишине. Завтрашний день ощущался не просто датой – это была точка, после которой нет пути назад.

Утро началось внезапно, без перехода от сна к реальности. Экран в спальне включился автоматически, заполнив комнату ровным голубоватым светом. На всех каналах одновременно запустился экстренный выпуск. Из динамиков раздался приглушённый звук фанфар – сдержанный, торжественный, приглушённый для солидности момента.

Аркадий сел на кровати, не сразу осознав происходящее. На экране появилась заставка: строгие лавровые ветви плавно сплелись вокруг эмблемы ведомства. Затем возник заголовок крупными буквами: «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК. ВАЖНОЕ НАЗНАЧЕНИЕ».

Камера переключилась на студию. За идеально гладким столом сидела ведущая – молодая женщина в аккуратном костюме, с безупречной причёской и совершенно безжизненными глазами. Её улыбка была натянутой, тщательно отрепетированной. Голос звучал официально, строго по установленному тону:

– Сегодня состоялось важное назначение. Государство доверило гуманитарную реформу новому куратору – человеку исключительной честности и высокой гражданской ответственности.

На экране за спиной ведущей замелькали архивные кадры безупречной карьеры Аркадия: заседания, доклады, сдержанная жестикуляция, внимательное слушание. Сцены сменялись с подчёркнутой официальностью, образуя документальную хронику важного исторического события.

За кадром торжественно и сухо звучал голос диктора, с чёткими паузами после каждого слова:

– Честность. Верность. Решительность. Эти качества делают Аркадия Григорьевича Ладогина человеком, необходимым для столь важной государственной инициативы.

Ведущая снова появилась на экране. С едва заметной улыбкой, тщательно взвешивая каждое слово, произнесла:

– Аркадий Ладогин – человек нового времени. Его миссия – вернуть женщинам утраченное счастье быть нужными обществу. Теперь его лицо – лицо нашей гуманитарной политики. Сегодня мы вступаем в эпоху гармонии через порядок.

Экран сменился графической заставкой. На ней медленно появлялись надписи:

«Гармония через порядок»

«Настоящее – в кураторстве»

«Ладогин: нравственная сила реформы»

Минималистичная и сдержанная, графика казалась одновременно абсурдной и пафосной. Фразы проплывали, выражая неизбежность происходящего.

Внизу бежала строка комментариев: «Аркадий Ладогин – символ новых ценностей», «Реформа – порядок в чувствах», «Наши женщины заслуживают быть под кураторством». Сообщения менялись быстро, каждое сочетало абсурд с официозом, словно искусственная шутка, вплетённая в трансляцию.

Аркадий смотрел на экран молча, без удивления и смущения – только с отстранённой задумчивостью. Он давно привык не реагировать на такие проявления системы, но внутри вновь поднялась знакомая тошнота от абсолютного несоответствия между тем, кем он был на самом деле, и тем, каким его изображали.

Ведущая продолжала ровно читать подготовленный текст, подчёркивая каждое слово:

– С этого дня мы станем свидетелями важных перемен. Аркадий Григорьевич не просто куратор – он гарантия успеха реформы. Его нравственная сила направит женщин к истинной гармонии и благодарности.

На экране появилась фотография Аркадия – тщательно подобранный кадр, где он выглядел особенно решительным и целеустремлённым. Под ней крупными буквами всплыла лаконичная подпись: «Ладогин – будущее общества».

Передача закончилась так же внезапно, как началась. Экран погас, комната погрузилась в прежний полумрак, но слова и кадры ещё долго не покидали сознания Аркадия. Он тяжело выдохнул и поднялся. Мысль, что это только начало долгого пути, уже не казалась абстрактной. Абсурдное торжество, увиденное на экране, стало прологом к тому, что предстояло пережить.

Политик понимал, что его имя и лицо больше не принадлежат ему – теперь это часть государственной машины, использующей их по своему усмотрению. Он не чувствовал гордости или радости. Только глухое и вязкое ощущение внутреннего противоречия, которое нельзя выразить словами.

Он подошёл к окну, глядя на серые здания, ровные улицы и людей, которые двигались как обычно, не подозревая, что над ними только что официально провозгласили новую эпоху. Эпоху, где «гармония» означала принуждение, а «порядок» стал синонимом полного подчинения.

Теперь он стоял на вершине этого порядка, чувствуя, как детали вокруг превращаются в звенья единой цепи, медленно замыкающейся на его шее. Пути назад уже не было, и оставалось лишь двигаться вперёд – туда, где ждало то, о чём он не смел думать.

Экран мигнул, вернувшись к обычному вещанию. За окном день продолжался, будто ничего не случилось.

Вечером, когда сумерки плотно легли на город и в окнах напротив зажёгся свет,