Между мирами: Хроники забытого мага - Митя Воронин

они скрыли правду, оправдав это "благом общества". Создали систему принуждения, назвав её "контролем". Назвали древнюю магию ересью, а тех, кто помнил правду — опасными мятежниками.

Триста лет лжи. Триста лет страданий. Тысячи загубленных жизней. Целые семьи, стёртые с лица земли за то, что осмелились говорить правду.

Рука Тенерауса дёргается в моей. Потом он кричит — протяжно, нечеловечески, как кричат раненые звери. Падает на колени, увлекая меня за собой. Его тело трясётся в конвульсиях, голова мотается из стороны в сторону. Я удерживаю контакт, чувствую, как его разум пытается отторгнуть видение, построить защиту, спрятаться от невыносимой правды. Но я не отпускаю. Морвен попросил показать — я показываю до конца.

Когда видение заканчивается и связь обрывается, он рыдает. Как ребёнок, потерявший всё, во что верил. Без стыда. Без сдерживания. Слёзы текут по его лицу, оставляя влажные дорожки в пыли, осевшей за день битвы. Его руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони до крови. Он раскачивается на коленях, и из горла вырываются звуки, больше похожие на стоны раненого зверя, чем на человеческий плач.

— Мой отец, — всхлипывает он, когда наконец обретает способность говорить. Слова даются с трудом, прерываются рыданиями. — Мой отец знал. Знал правду и скрыл её. Создал систему, основанную на лжи. А я… я всю жизнь защищал эту ложь. Убивал людей за правду. Называл их еретиками.

Он поднимает голову, и я вижу в его глазах что-то сломанное. Это больше не взгляд могущественного мага, главы Совета, человека, привыкшего повелевать. Это взгляд того, чья вера обрушилась, чья жизнь оказалась построена на фундаменте из костей невинных.

— Ты не знал, — говорит Морвен мягко, и в его голосе нет ни капли злорадства или осуждения. — Тебя учили лжи с детства. Ты верил. Искренне верил, что делаешь правильно.

— Это не оправдание! — кричит Тенераус, и голос срывается на крик. — Я убивал! Пытал! Разрушал жизни! Сколько их было? Сколько невинных людей умерло по моему приказу? Сколько детей осиротело? Сколько…

Он замолкает, задыхаясь. Лицо искажено гримасой страдания, которую невозможно вынести. Я отворачиваюсь — это слишком личное, слишком обнажённое. Наблюдать за разрушением человека изнутри нестерпимо тяжело.

— Нет, — соглашается Морвен. — Не оправдание. Но объяснение. Теперь ты знаешь правду. Вопрос — что сделаешь с этим знанием?

Тенераус долго молчит. Вытирает слёзы. Дышит глубоко, успокаиваясь.

— Исправлю, — говорит он наконец. — Чего бы это ни стоило. Разрушу старую систему. Построю новую. На правде. На гармонии.

— Хорошо, — улыбается Морвен. — Тогда слушай внимательно. У меня мало времени. Должен передать… всё, что знаю.

Следующие часы Морвен говорит, и я пытаюсь запомнить каждое слово, каждую интонацию, будто могу сохранить его голос в своей памяти навечно. Медленно. С паузами на кашель и боль. Иногда он замолкает на несколько минут, дыхание становится поверхностным, и я замираю в ужасе, думая, что это конец. Но потом он открывает глаза и продолжает. Говорит, словно торопится выговориться, передать всё, что накопил за восемьдесят лет жизни, пока язык ещё слушается.

Рассказывает о семи Разломах, разбросанных по миру, как семь кровоточащих ран на теле планеты. Показывает карты — старые, пожелтевшие, с пометками на полях, сделанными дрожащей рукой много лет назад. Объясняет загадки, которые я не понимал. Связи между Разломами. Почему они не могут быть закрыты по отдельности. Как каждый влияет на остальные.

Рассказывает о древней магии, и я слышу в его голосе не просто знание, а любовь. О гармонии стихий, которая не терпит принуждения. О роли Связующих — не повелителей, а посредников, переводчиков между человеческим и стихийным. Между конечным и бесконечным.

Передаёт артефакты, и каждая вещь — это частица его жизни. Дневник с записями — страницы исписаны мелким, аккуратным почерком, края затёрты от частого перелистывания. Кристаллы силы, в которых ещё пульсирует остаток его магии, тёплые на ощупь. Посох, который служил ему восемьдесят лет — дерево гладкое от прикосновений, потемневшее от времени, но крепкое, живое.

— Тебе, Александр, — говорит он, и голос звучит твёрже, чем весь вечер. Он вкладывает посох в мои руки, и я чувствую его вес — не физический, а символический. Это не просто палка из дерева. Это наследие. Ответственность. Обещание. — Продолжишь работу. Найдёшь остальные Разломы. Исцелишь их.

Беру посох. Он тёплый. Живой. Чувствую в нём эхо магии Морвена.

— Обещаю, — шепчу. — Найду. Исцелю. Всё сделаю правильно.

— Знаю, — кивает он. — Всегда знал.

Оборачивается к Тенераусу.

— А ты, старый друг, — говорит он. — Защити Александра. Дай ему время. Власть. Ресурсы. Чтобы мог работать.

— Обещаю, — говорит Тенераус твёрдо. — Жизнью своей обещаю.

— Хорошо, — выдыхает Морвен.

Небо на востоке начинает светлеть. Близится рассвет. Морвен смотрит на него.

— Время, — говорит он. — Пора завершить ритуал.

— Ты не можешь, — говорит Мира. — Слишком слаб. Умрёшь.

— Я и так умираю, — усмехается Морвен. — Яд убьёт меня через час. Может, два. Лучше умру с пользой.

— Морвен… — начинаю я.

— Слушай меня, мальчик, — перебивает он. — Разлом закрыт лишь на треть. Этого недостаточно. Он нестабилен. Через несколько дней начнёт расширяться снова. Нужно закрыть полностью. Сейчас. Пока энергия вчерашнего ритуала ещё здесь.

— Но как? — спрашиваю я. — Вчера я направлял силу десятков бойцов. Вытянул из себя всё. И этого хватило лишь на треть.

— Потому что использовал только живую силу, — объясняет Морвен. — Но есть ещё один источник. Жертва. Добровольная жертва. Когда человек отдаёт свою жизненную энергию сознательно, полностью, без остатка — это колоссальная сила.

— Ты хочешь войти в Разлом, — говорю я, понимая.

— Да, — кивает он. — Мой дух станет якорем. Запечатает рану изнутри. Навечно.

— Но ты умрёшь! — кричу я.

— Я и так умираю, — повторяет он терпеливо. — Выбор не между жизнью и смертью. Выбор между бессмысленной смертью от яда и осмысленной жертвой ради мира.

Смотрит на меня.

— Позволь мне это, — просит он. — Позволь умереть героем. Спасителем. Не жалкой жертвой отравленного клинка.

Слёзы текут по моему лицу. Не могу остановить их.

— Не хочу терять тебя, — шепчу.

— Не потеряешь, — говорит он мягко. — Я всегда буду с тобой. В твоём сердце. В твоей магии. В ветре и дожде. В огне и земле. Стихии хранят память. Когда призовёшь их, призовёшь и меня.

Обнимаю его. Крепко. Отчаянно.

— Спасибо, — шепчу. — За всё. За знания. За веру. За любовь.

— Спасибо тебе, — отвечает он. — За то, что дал мне надежду. За то, что показал — правда может победить.

Целует меня в лоб. По-отцовски.

— Идём, — говорит он. — Пора.

Рассвет. Разлом пульсирует впереди, и каждая пульсация отдаётся тупой болью в висках, словно само пространство стонет. Меньше, чем был вчера — мы сделали