Лихо. Игла из серебра - Яна Лехчина

– Но конь…

– Конь вернётся сюда сам, стоит им только спешиться. – (Хотя Уршула знала: госпожа этого не забудет.) – Что с Руженой?

– Немного ушиблась, но так – цела. – Ляйда хотела ещё что-то сказать, но госпожа Кажимера жестом велела ей замолчать:

– Что ты сделала?

– Я? – Ляйда опешила.

– Не строй из себя невинность. – В голосе появились шипящие отзвуки. – Ты была с учениками Йовара. Что ты им сказала?

– Госпожа, я не…

– Чем ты их насторожила? – продолжила госпожа жёстко. – Выражением лица? Многозначительным взглядом? Или слишком настойчиво убеждала выпить сонный отвар? Я хорошо знаю тебя, Ляйда, а люди не сбегают просто так.

Ляйда посерела.

– Совсем нет…

Госпожа встала, и Ляйда явно сделала над собой усилие, чтобы не отшатнуться.

– Если у тебя хватило глупости хотя бы намекнуть о том, чьи чары были на Юргене… – Губы госпожи Кажимеры дрогнули, словно она хотела оскалиться. – Последствия для тебя будут очень значительными.

– Я… – Это у Ляйды вышло осипло. – Я даже ничего не знала. Если вы заколдовали Юргена при нас, то на то были причины. Я не задумывалась об этом и уж тем более никому ничего…

Боги, поразилась Уршула мысленно. Они с Ляйдой даже оправдывались похоже, точно их по одним лекалам шили. Хотя в обычной жизни трудно найти настолько разных людей – выходит, их роднил страх перед госпожой Кажимерой?..

Больше Ляйде оправдываться не дали. Госпожа отрывисто велела:

– Будь добра, отведи меня к Ружене. – Обернулась к Уршуле: – А ты, пожалуйста, выясни, кто сбежал.

Она очевидно была в ярости, и безукоризненная вежливость пугала сильнее, чем крик, – лучше бы она что-нибудь уронила, или разбила, или в сердцах обозвала любым грязным словом. Не нашлось бы человека, которому Уршула сейчас завидовала меньше, чем Ляйде, – разве что самой себе. Если выяснится, что каким-то чудом очнулся и бежал Юрген…

Уршула прикрыла глаза.

Поверит ли тогда госпожа, что она действительно молчала?

Глава XI

Всё заканчивается

Звенящий двор и вправду был гостеприимен. Чарне выделили хорошенькую комнатку: кровать с резным деревянным изголовьем, мягкая перина и узорные золотисто-коричневые покрывала, пахнущие вересковым мылом. Оконце со ставнями и крохотный столик с глиняным кувшинчиком, в котором стояли душистые, неизвестные Чарне цветы, – явно колдовские, из волшебного сада Кажимеры. В углу – бадья с водой, от которой исходил пар.

– Чувствуй себя как дома, – мурлыкнула Ляйда. Она уже проводила Бойю с Хранко и снова наведалась сюда. – А это тебе для крепкого сна. Чтобы кошмары не мучили.

И она поставила на столик чашу с каким-то питьём.

Чарна слегка покачалась на кровати. Сиделось удобно.

– Спасибо, – ответила она. – Я не жалуюсь на кошмары.

Ляйда многозначительно улыбнулась – как скажешь, мол, – и добавила:

– Когда крепко спишь, легче пережить такие тяжёлые дни.

Отвяжись, подумала Чарна, но вслух сказала:

– Ладно.

Однако Ляйде этого было недостаточно. Чарна ощутила в ней странный живой задор – какой бывает у избалованных панских дочек, то ли от скуки, то ли от переизбытка чувств решивших подразнить дворовую кошку.

– В любом случае, – посмеялась Ляйда, – скоро всё закончится. – Постучала ногтями по чаше. – Не переживай. Мы всё уладим.

Чарна не знала, насколько сильно переживала до этого, – зато сейчас в животе стянулся холодный узел.

– Доброй ночи. – Губы Ляйды сломались в хитрую улыбочку, хотя она явно улыбалась не Чарне, а себе. Махнула в сторону чаши. – Если что, питьё совсем не горькое. Вкусное, как подслащённое молоко.

И она ушла.

Несколько мгновений Чарна сидела, не шелохнувшись, а потом сгорбилась и издала тяжёлый вздох.

Надо признать, в ней и до этого росла тревога – кто бы не тревожился, оказавшись в Птичьем тереме с полумёртвым Юргеном? Но от беседы с Ляйдой осталось мерзкое послевкусие, и всё – её странные взгляды, и ласковые слова, и смех – упали, как семена в плодородную почву.

«Она не сказала ничего дурного, – возразила Чарна самой себе». Однако убеждения не помогли, и Чарна принялась беспокойно ходить по комнате.

«Скоро всё закончится». «Мы всё уладим». Что – всё? И как уладят? Знает ли Ляйда больше, чем они? И – чем Жавора не шутит, – может ли она быть в сговоре с создателем чудовища?

Ну нет. Это уже совсем чепуха.

Чарна остановилась напротив окна, принялась думать дальше. Почему столько внимания к какому-то сонному питью? Так важно, чтобы все ученики Йовара спокойно дождались утра в Птичьем тереме? А если не дождутся, то что?

Не слишком ли много власти у Кажимеры над их жизнями? Не сделали ли они огромную ошибку, привезя Юргена сюда, и не сделает ли Чарна ещё большую ошибку сейчас?..

Она опасливо огляделась. Йовар бы её поддержал – согласился бы, что стоит послушать Кажимеру и сделать наоборот. Но Йовар в цепях, и быть как он совсем не хотелось. С другой стороны: разве они пленники здесь? Кажимера попросила их остаться – что ж, они неотёсанные воспитанники Дикого двора, что с них взять.

Ладно, подумала Чарна. Это не побег. «Я просто погляжу, как там Юрген, и вернусь». Однако выйти в коридор показалось несусветной глупостью – как выбраться, если дверь в сад окажется закрыта? – и поэтому она, прижав руки к оконной раме, заставила дерево рассохнуться. Слюдяное оконце ввалилось внутрь, и Чарна тяжело опустила его на пол.

Распахнула ставни. Ловко выбралась в сад и прикрыла их за собой.

Пригнувшись, засеменила под деревьями, но тут же перекинулась в кошку через поясок – так тяжелее заметить. Чего ты скрываешься, спросила сама себя, если ты здесь не пленница? И почему сердце колотится так, точно она и вправду ускользала из-под носа тюремщиков?

Ей было несложно рассчитать, где находилось окно Юргена, – Чарна запомнила, где его оставили. Звериный нос щипало от обилия неизвестных сладко-горьких запахов, а перед глазами плыли, подрагивая, зеленоватые очертания деревьев. Чарна шмыгнула вбок, укрылась под кустом и перебежками пересекла сад. Замерла под окнами и принялась вынюхивать, не учует ли Юргена, – не хватало ещё вломиться в чужую комнату. Или застать кого-нибудь рядом с ним – например, Уршулу.

Юргеном пахло. Уршулой – нет, но Чарна никогда не доверяла кошачьему нюху безоговорочно, поэтому, даже превратившись обратно в девушку, ещё посидела под окном. И только удостоверившись, что в саду ни души, а в комнате – тишина, прижала ладони к ставням.

Заворожила их. Заставила хрустнуть и отвориться. На счастье, здесь слюдяное оконце открывалось нараспашку – причудливым образом, точно так же, как ставни, – зато за ними оказалась пелена чужой защитной волшбы. И когда Чарна потянула половинки