Родная партия - Глеб Ковзик

меня или переводчика. На афганцев положиться сейчас нельзя. Я пытаюсь бороться с мыслью, что что местный народ – мой враг, но как же в это не верить, когда он стремится всеми силами тебя убить?

Теперь я стал лучше понимать чувства ветеранов из своего времени. Трагедия всякой борьбы за идею – отсутствие результата рано или поздно наведет на соответствующие мысли. Но дальше, я знаю, будет ещё хуже, после Афганистана их ждёт не самая завидная судьба. Им не повезло трижды: пропала идеология, за которую они воевали, распалась страна, за которую они шли сражаться, а общество, из которого они родом, пожелало забыть по-быстрому всё, что случилось в гористой чужбине. Война? Какая война? Нет никакой войны. Забыли.

А впереди Чечня… Но и до неё будет Карабах, с ним Фергана... Мне стало не по себе. Для реформ коммунистической системы этнические и международные конфликты всё равно что огромная пробоина в корабле. Движение есть? Есть. Государство, будучи в состоянии реформ, не останавливается: налоги идут, законы функционируют, бюрократия “производит” правительство с девяти до шести вечера, в некоторых случаях – круглосуточно. Но с движением корабль, получивший пробоину, быстрее набирает внутрь забортную воду.

С этим что-то нужно делать. Я достал из портфеля папку с записями. На четвертом листе, между абзацами я написал для себя: “Андрей! Или конец Афганистану, или конец СССР. Решай проблему своего присутствия как можно быстрее. Одного анализа мало, нужна практика”. Впрочем, легче написать, чем сделать.

Понятия не имею, как остановить войну в Афганистане…

Будь я ультралевым вроде троцкиста, то уверенно сказал бы: “Братья афганцы! А мы с вами товарищи, а мы с вами люди пролетариата, люди труда! А у трудящегося населения есть родина? Правильно, нет. Хватит воевать, пора строить социализм”. Но подобное лишь иллюзия, самообман, ибо советские здесь, очевидно, спасают бездарных коммунистов из НДПА, не способных адекватно управлять страной после Саура. Тут и пролетариев раз-два – и обчёлся. Вот и спрашивается, на кой ляд захватывать власть, если руки растут не из того места? И у них так почти во всём: "Русские, спасите нас! Мы захватили власть ради коммунизма, чтобы потом утонуть в бесконечных фэйлах". Только кто бы спас меня от ядерной бомбы в 2028-м.

Афганистану нужна революция, но какая? Саурская отгремела, но режим быстро пошел по тому самому месту, вдобавок накидывая радикальные шаги афганскому народу; местные от удивления политическую линию не приняли и стали её всячески и с ненавистью обрывать. Вроде коммунисты пришли в Кабул, должны были внедрять прогресс, а закончилось всё быстрым распадом системы и необходимостью поставить костыли в виде московской поддержки. Всё бы ничего, только знаю, как скоро закончатся финансы и авторитет у самых главных коммунистов мира...

Я глубоко копал в истории после семьдесят девятого, но не мог найти точной правды. Виноват Тараки? Не удержал власть? Удобно, однако проблема не только в личности. Виноват народ? Ещё более удобная позиция, но нет. Афганистан всё быстрее превращался в точку бесконечного затягивания. Зыбучие пески. Чем дольше нахожусь, тем меньше шансов на реформирование СССР, тем выше вероятность, что всё случится так, как было в 2028-м. Обещана командировка на полгода. А если не сделаю обещанное? Значит, оставят ещё раз, а потом ещё, ещё, и ещё. И уеду в 1989-м, вместе с последними остатками советской армии. Грустно.

Происходящее напоминало очередной кармический урок, в котором не до конца ясен моральный посыл. Пока жив, пока могу радоваться; понятно только одно – судьба попаданческая подвела, существенно испортив шансы на выживание в будущем. Светящейся тропкой в этой тьме непонимания стала фигура Евгения, который где-то здесь в Герате.

Наверное, так и нужно поступить. Сначала спасти сына Леонида, чтобы оплатить долг. Вообще-то мой шофер вытащил меня из когтистых лап КГБ. Узнав про разговоры, чекисты сомневались бы только в одном: “Куда слать – в Лефортово или Кащенку?”

C этой тяжестью на голове я распрощался со своим переводчиком и отправился в ЦК ДОМА, чтобы сдать дела и отправиться на заслуженный выходной. В Кабуле солнце часто пряталось за облаками, поэтому было то жарко, то прохладно. На десяти желтых листах обычным карандашом описаны собственные представления о положении дел в афганском комсомоле, а также идеи о возможных структурных изменениях. Представлю документ комсомольской группе советников на днях.

Тучки бродили в небе. Со стороны забора послышалось:

– Вы плохо работаете, Андрей Григорьевич.

Нога замерла в двух шагах от входной двери здания ЦК. В спину мне бросили обидную реплику. Опасную реплику. Такие слова говорят только начальники. Повернувшись, я узнал в своем осудителе Николая Игоревича Захарова.

Ещё в день моего приезда в Кабул меня предупредили, что отныне моя фигура находится под большим контролем этого человека. Даже показали его фотографию, сказав при этом: “Как его не знать? Он же с “Комсомола-1”, с самого начала тут. Захаров всей душой за выполнение интернационального долга, так что будь готов к разбору полета” К чему быть готовым? Понимание у меня было лишь смутным и условным.

Знакомство случилось на совещании, ничего серьезного.

До поездки в Баграм я пытался тихо выяснить, в чем дело. Ничего не выяснилось, но сделал предположение, что инцидент с Инной повлиял на мое положение в Афганистане. Ранение мидовской сотрудницы оказало плохое впечатление на местное руководство. Возможно, кто-то сообщил наверх: “Озёров лихачит, нужно побольше контроля”

С другой стороны, коммунистическая система строится на огромных контролирующих структурах, и вряд ли бы после такого сообщения я остался на своем месте. В конце концов, я здесь не руководитель, а только советник, мушавер, дающий советы афганистанским товарищам… Ещё б они существовали для начала, комсомольцы ДОМА. Попробуй собери их в одном месте, ага.

Мужчина с широкими черными бровями пристально смотрел мне в глаза. Пиджака на нем не было, одет он был в бело-желтую рубашку с короткими рукавами, светлые брюки и легкие туфли.

– Здравствуйте, гм, Николай Игоревич…

– Я самый. Ну приветствую, Андрей Григорьевич.

Сухо пожали мою руку.

– Пойдем, поговорим в моем кабинете.

– Да, конечно.

Уселись за простой стол, обшарпанный временем. Морально подготовился к взбучке.

– Значит, мне звонят на днях из войсковой части. Просят угомонить некоего комсомольца, требующего выдать конвой для поисково-спасательной операции. Я спросил фамилию. “Озёров!”, крикнули и бросили трубку, снабдив хорошим матом. Интересное обращение, подумал я. Тут-то быстро вспомнилось, что вас прислали из Москвы месяц тому назад. Вы по идеологической части?

– Всё верно. Это запрос от ЦК ДОМА.

– Ну