Родная партия - Глеб Ковзик

больше не шутит. Я чувствую рядом с ней злость, гнев и неприязнь. Наверно, она считает меня мерзавкой? Так я же не заслужила такое отношение. Правда, зачем винить в случившемся меня, а не тех, кто тебя отправил в Афганистан?

Как бы то ни было, я ни с кем не ссорилась и не ругалась. Время сложное. Нам нужна надежда, что всё будет хорошо. Постараюсь быть хорошей женой. В семье после моего отъезда звучала приятная атмосфера.

Я отмыла твой ужасный рабочий стол. Андрюша, ты – хрюша. Пластинки Пугачевой расставила в другом порядке. Тебе бы слушать классику! Оставила Depeche Mode в шкафу, а ещё одну книгу.

Кстати, новость касательно твоей просьбы. Выяснила. Интересный случай. Сведения обрываются в провинции Герат. Дальше наши товарищи не копали. Тебе нужно связаться с журналистом Володей С. Он из “Комсомольской правды”, занимался поисками одного советского работника, поэтому кое-какие сведения у него по пропавшим есть. Через Володю ты сможешь найти нужного человека.

Ну всё. Буду писать. Прости ещё раз. Я всё-таки плохая жена.

Плохая же? Должна приехать? Сообщи, дай знать. Прощай. Целую в лоб.

Бросил письмо в стол. Из всего сказанного полезное для меня только одно – открывшийся шанс найти сына Леонида. Значит, провинция Герат? Что ж, пусть это будет моей миссией.

Появление сколь-нибудь важной для меня лично задачи придало сил. Если спасти Евгения, или хотя бы найти его, то мой афганский билет окупится с лихвой. Как минимум обнулю все переживания за случившееся. Раз Леонид, его отец, спас мне жизнь, то нужно оплатить долг. Пора задействовать все ресурсы.

Глава 27. Долг платежом красен

Недельная командировка в Баграм завершилась относительно спокойно. Бородатые стреляли в летящую машину, но обошлось без жертв и ранений. Вертолетом в качестве “дополнительного” экипажа меня и Александра Абрамова доставили для работы с местными афганскими комсомольцами: семь дней я пытался наладить диалог с фракциями в местном комитете ДОМА. Жил прямо на аэродромной базе, в город не совался и лишний раз не светился. Майор Левинский, заведовавший тыловой частью на аэродроме, везде и во всём улыбался от одного моего упоминания, был обходителен, правда, на этом всё. Видимо, создал картину уважительного почтения к комсомолу. Ну, и на том спасибо.

Было много грязи, как человеческой, так и природной. К афганской разрухе достаточно быстро привыкаешь, если знаешь, что всюду ждет стрельба и однажды снаряд разрушит этот дом или двор. Ждать прогресса в таком состоянии глупо: построишь и сразу разлетится в щепки. За месяц с лишним уяснил, что афганское общество не сдвинется с мертвой точки, пока не будет достигнута стабильность между местными противоборствующими сторонами. Никаких Эмиратов. Хотя бы уровень Турции приобрести, уже будет успех.

К человеческой грязи привыкнуть лично мне тяжелее. Вспомнить хотя бы совсем лишний конфликт с Елфимовым. А с Ручковым... Боже, он же реально убился из-за какой-то чепухи. В Афганистане смерть – жирная тварюга. Понятно, что местные тут все мыслят по-восточному и многое скорее даже проявление полезной культурной хитрости, а не бескультурности, но очень сложно понять, ради чего вести себя интриганами, имея пустую должность и минимальную власть. Чувствовалось глубокое переживание за афганские дела, ибо они отражаются не столько на моей карьере, сколько на перспективе изменить ход истории – чем дольше я здесь, тем меньше шансов на успешность реформ.

Да, сейчас определенно больше сочувствую тому, что моя роль спасителя истории фактически отодвинута на второй план.

Сейчас мне нужно находиться в столице, в Москве, двигаться наверх, ползти в ЦК КПСС, в эпицентр высшей власти, откуда можно менять, сдвигать гигантскую машину в сторону от обрыва, уходить из пусть номенклатурной, но бесполезной должности в комсомоле. Вместо этого я спекаюсь от жары в failed state, в стране постоянного межплеменного кринжа, когда одни не могут нормально договориться с остальными, начинается перепалка, драка, война. И в партии, и в комсомоле, и в других организациях Афганистана постоянный раскол. Так дальше нельзя.

Советским людям в Афганистане плохо. Это первый факт, который мне стал ясен. Хотя подполковник Бочко и рассказывал, да и остальные советники из ЦК ВЛКСМ тоже упоминали, что до войны отношение к шурави было кардинально другим. Всё же мы им во многом помогали, о чем я раньше, будучи студентом, не знал.

Стоило Инне получить пулю, как сразу появилась мысль о бесполезности моего нахождения. Я правда не супергерой. Стреляют всегда, везде и не только из “зелёнки”, то есть из пышной афганской растительности, но и из городских закоулков. У меня нет ни боевого опыта, ни специальной подготовки; всё полученное в Москве – от Натальи Васильевной. Но и её подготовка шла ускоренным темпом, многое непонятно, и неизвестно, как поступать в той или иной ситуации. Всё делалось в спешке, отсюда моя слепота к повседневности, в отличие от советских ребят, уже поднаторевших к афганским правилам игры.

Мы тут чужаки, и это прослеживается почти во всём. Таджики, туркмены и узбеки, служащие в нашей армии и ближе всех культурно расположенные к афганцам, всё равно ощутимо отличаются от местного населения. Я слышал про “мусульманские” батальоны, которые должны в этих условиях действовать эффективнее, чем стандартные боевые подразделения, но даже им здесь неуютно. Мой разум так и норовит скатиться, чтобы сказать: “Тут многое от средневековья, от дикарства”. Гоню эту мысль изо всех сил. Это какой-то позор, если я буду сводить народы в график с иерархией. Что теперь, глядеть на афганцах глазами империалиста? "Ах, какие же вы бескультурные, смотрите, как мы вас сейчас научим!" Может, они и правда не во всём развиты, но смотреть на их ситуацию следует иначе. Только знать бы ещё как.

В результате всего пережитого я превратился в шуганного зверька; постоянно мерещился моджахед или сочувствующий вооруженной оппозиции, готовый выстрелить в