Родная партия - Глеб Ковзик

Нос страшно болел от солнечного ожога. Парни-срочники, державшие караул, советовали помазать лицо местным йогуртом, а потом дико ржали над моей белой мордой. Неловко-то как! Почему-то упустил момент с уязвимой кожей. Впрочем, откуда ж мне было знать, что Андрей Иванович редко принимал солнечные ванны? Номенклатурная кожа капризно вела себя от палящего солнца.

– А ты московский парень? – спросил подполковник.

– Да, – подумалось, что здесь я был честен дважды.

– Ну понятно. И что там в Москве сейчас? Как Горбачева встретили?

– Да вроде бы хорошо. В народе переговариваются: молодой, говорит правильные вещи, движет к изменениям. Оптимизм чувствуется.

– Ты про какой народ говоришь? – уточнил мой собеседник.

– Который в автобусах ездит и в магазинах стоит.

– Ну понятно. А кроме оптимизма что ещё заметил?

Я пожал плечами. Серьезных выводов о Горбачеве советский народ ещё не сделал. Но мой подполковник Бочко ожил, когда в разговоре упомянул Женеву. О ней он наслышан, так как проблема связана с его профессией напрямую. Но больше всего интерес вызывал сам Афганистан.

Подполковник не говорил прямо, в глазах лишь искренне читалось: “Когда?” Да я бы с радостью сказал, когда начнется вывод войск. Только вряд ли это поможет делу.

– Ты за Инну волнуйся поменьше. Это теперь наша проблема.

– Ладно. Я чувствую себя виноватым.

– Зря. Тут каждый день из окна и дверного порога стреляют.

В Афганистане ситуация оказалась и правда сложной. За неделю стала относительно ясной общая картина. Советские войска держали стратегические пункты – города и дороги. Власть в Афганистане мне представилась как слабая. Поговорив с партийным советником, выяснилось, что не во всех городах прочно функционирует государственные органы.

Правительство ДРА как бы есть и как бы оно в полузачаточном состоянии. Есть партия, есть свой комсомол, профсоюз, общественные организации… но всё держится слабо. От разговоров с советниками и военными вроде того же Бочко мне даже показалось, что до 1979 года эта власть стояла жестче, чем после прихода наших пацанов.

Очень простой вывод, который напрашивался сам собой. До 1979 года революционная партия захватила страну и пыталась провести реформы. Я почитал аналитические справки, а также выслушал рассказы тех, кто пробыл тут несколько лет – в основном, эти изменения скорее базированные, чем нет. Но для кого это база? Для меня часть реформ определенно да, часть я признаю кринжем. Что до афганцев, то они явно не уловили суть реформ и от модерна всячески бегут, либо идут ему навстречу, но с винтовкой наперевес.

Партия до нашего прихода действовала как бы самостоятельно, а после того, как войска зашли, репутация у местных леваков обвалилась. Они практически на дне. Похоже, что афганское общество воспринимает НДПА и все её дочерные организации как марионеточную структуру под контролем СССР. А нас тут считают иностранной державой, врагом.

Невеселая ситуация. Поставил кружку на тумбу и распрощался с собеседником, затем отправился в палату к Инне. Мне разрешили не сразу, но потом всё же уступили. Возможно подумали, что её муж.

– Вы в порядке?

– Да. Наверное. Не каждый день в тебя стреляют.

– Это моя вина, Инна. Если бы не начал спор, то мы бы уже уехали из квартала, откуда по нам стреляли.

Инна вздохнула.

– Это моя вина, Андрей Григорьевич. Я простая переводчица, прикомандированная от МИДа. А вы заведующий отделом пропаганды и агитации комсомола. Теперь и знаменитый в Европе.

– Прям уж знаменитый.

Инна улыбнулась. Я пожелал ей выздоровления и спокойной ночи. Отправился в приемное отделение, чтобы вздремнуть и утром добраться до гостиницы, так как в ночь ходить по Кабулу мне категорически не хотелось. И стоило выйти в коридор, как внезапно пришла в голову омерзительно леденящая мысль.

А что, если меня пытались убить?

Глава 26. Уточни свое будущее

Размышления о возможном покушении на меня не покидали всю ночь. То и дело думалось, что это могли быть как моджахеды, так и свои. Ведь тот клочок бумаги, в котором меня убедили принять согласие, исходил не от Виктора Максимовича. Секретарша соврала мне про источник записки, но зачем? Значит, есть что скрывать. Наконец, от долгих болезненных переживаний я провалился в тяжелый сон.

Сперва под ногами рассыпался трухлявый паркет. Сквозь щепки и деревянную крошку показалась черно-фиолетовая тьма, зовущая в бесконечное падение. Я удерживал себя в кресле, рваном и просиженном многолетным присутствием пациентов в госпитале, пытаясь не упасть в бездну; стены треснули, и ветер загонял в рассыпающийся госпиталь сухой и холодный воздух, гнал его вниз, утягивая близлежащие предметы.

Руки цеплялись за бревна, кирпичи, остатки кресел, но всё летело внутрь бездны. Лишь когда мое тело окончательно рухнуло на дно, я обнаружил перед собой уже знакомую студию. Посередине зала стояла голографическая голубая фигура в виде серпа и молота.

Люди выжидающе смотрели на сцену, оценивая новую технологию. Видимо, они меня не могли видеть из-за общей темноты, хотя я лежал прямо перед ними, распластавшись на полу. Мужчина с удушающим ароматом духов подошел ко мне, накрутил платок на руку и этой самой рукой помог встать.

– Вот так, Андрей, поднимайтесь. Здравствуйте. Видите то красное кресло? Вам туда, идите и садитесь.

– Простите, вы кто?

Надушенный мужчина оскорбился:

– Это издевка? Да меня знает вся страна, знаешь ли, – он взглянул на часы. – Ладно, потом поговорим про твое поведение. Мы скоро выходим в эфир. Иди в свое кресло, парень.

Я покорно направился, куда отправили. Тени бегали рядом. В один момент свет прожекторов схлестнулся на моей фигуре, и аудитория дико заверещала.

– Андрей! Андрей! Андрей! – скандировали из зрительского зала.

От стеснения кровь прилила к лицу.

– Андрей, мы за тебя! Тащи дальше движ! – крикнула какая-то девчонка с первых рядов. Рядом с ней танцевали совсем уж мелкие ребята, и на их белых футболках красовалось мое лицо с подписью Mr Краш.

Огромный перекаченный мужик из охраны волосатой ручищей усадил её обратно. Зал стихал под умасливающие звуки ведущего.

– Дамы и господа, в эфире как всегда