Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Да, пришел я совсем недавно, это чистая правда, однако одну ошибку совершить по приходе успел. Сказал Орхидее, что не интересуюсь проделками досаждающих заведению демонов – или демона, ибо, судя по ее словам, он вроде бы всего один – ни в коей мере, а почему? Лишь потому, что так нас учили говорить в схоле, но в данном случае сие, по-моему, неверно. Мне нужно поговорить с Орхидеей снова.

– Это и я тебе могу рассказать, – проворчал плешивый здоровяк. – Обычно он зеркала бьет.

– Вот как? – Насторожившись, Шелк подался вперед. – В жизни не догадался бы. Что он вытворяет еще?

– Бывает, наряды девочкам рвет. Бывает…

Неуверенно замолчав, здоровяк оглянулся на Кровь.

– Бывает, они, – продолжил тот, – то есть девицы, с гостями не так обходительны, как хотелось бы. Пару раз чушь начинали нести, а гостям, ясное дело, такое не понравилось. Может, все из-за нервов, но досталось девчонкам крепко.

– А нам такие происшествия ни к чему, – поддержал его здоровяк. – Конечно, я обоим этим олухам трепку хорошую задал, но заведению это совсем не на пользу.

– И кто же, по-твоему, во всем виноват?

– Демоны. Так все говорят, – отвечал здоровяк и вновь оглянулся на Кровь. – Верно ж, хефе?

– Спроси Орхидею, – пожав плечами, посоветовал Кровь Шелку. – Она точно знает, что да как. Мне все известно только с ее слов, а если после экзорцизма тут всем станет легче…

Шелк поднялся.

– Тогда побеседую с Орхидеей, если удастся. Понимаю, каково ей, но, возможно, сумею хоть немного ее утешить… это ведь тоже, как-никак, мое дело. А после мне хотелось бы поговорить с Синелью. Синель… та самая – рослая, с огненно-красными волосами, верно?

– Верно, – кивнул Кровь. – Правда, она уж, наверное, ушла, но к ужину вернется. А комнаты Орхидеи наверху, как раз над большой передней.

В комнаты Орхидеи Шелка, отворив дверь на стук, впустила Синель. Сама Орхидея все в том же ярко-розовом пеньюаре сидела в просторной селларии, на широком диване, обитом зеленым бархатом. Жесткое, мясистое, ее лицо вновь сделалось сдержанным, невозмутимым, как в тесном кабинетике этажом ниже, во время первого разговора.

– Присаживайся, патера, – пригласила Синель, махнув рукой в сторону кресла, а сама, устроившись рядом с Орхидеей, обняла ее пухлые плечи. – Он говорит, Кровь послал его поговорить с нами, но, если хочешь, я велю ему прийти позже.

– Со мной все в порядке, – отрезала Орхидея.

В это Шелк, глядя на нее, мог поверить вполне: пожалуй, Синель нуждалась в утешении куда больше. Мало этого, голос Орхидеи звучал гораздо жестче, суровее прежнего.

– Что тебе нужно, патера? Рассказы о ее переселении в Майнфрейм и так далее давай отложим до лучших времен. Если тебе еще нужно осмотреть заведение, Синель все покажет.

На стене слева от дивана поблескивало стекло. Встревоженный, Шелк замер, не сводя с него глаз, однако парящего в воздухе лица в стекле пока что не появилось.

– Мне хотелось бы поговорить с тобой пару минут с глазу на глаз, вот и все. А тебе, Синель, я собирался сказать, что за время нашего разговора тебе представится возможность одеться – ведь многие из вас до сих пор не одеты, но ты, вижу, уже успела привести себя в порядок.

– Ступай за дверь, Синель, – велела Орхидея. – Заботу обо мне я оценила и не забуду.

Рослая девушка, поднявшись с дивана, оправила юбку.

– Перед тем как все это случилось, я собиралась отправиться за новым платьем.

– С тобой мне тоже нужно будет поговорить, – сообщил ей Шелк, – и займет это всего пару минут. Можешь, если угодно, подождать меня. В противном случае я буду весьма признателен, если вечером ты заглянешь ко мне в мантейон.

– Я подожду у себя.

– Да, так будет лучше, – кивнув, согласился Шелк. – Прошу простить меня за то, что не встаю: накануне ночью я повредил лодыжку.

Провожая Синель взглядом, он не сказал больше ни слова. Наконец дверь за ней затворилась.

– Симпатичная, а? – заметила Орхидея. – Правда, если б не вымахала такой рослой, могла б зашибать куда больше… но, может, тебе такие и нравятся? Или все дело в бедрах?

– Мои вкусы сейчас неважны.

– Прекрасные бедра, и талия для этакого роста очень даже ничего, а грудки-то, грудки! Самые большие в нашем заведении. Может, таки передумаешь?

Шелк отрицательно покачал головой:

– Странно, что ты не упомянула доброту ее нрава. Должно быть, в ней немало хорошего, иначе она не пришла бы к тебе с утешениями.

Орхидея поднялась на ноги.

– Не желаешь ли выпить, патера? Вот здесь, в этом шкафчике, есть и вино, и все, что угодно.

– Благодарю, но нет.

– А я себе налью малость.

Отворив шкафчик, Орхидея наполнила небольшой кубок соломенно-желтым бренди.

– По-моему, она изрядно расстроена, – рискнул предположить Шелк. – Должно быть, они с Дриаделью крепко дружили.

– На самом деле, патера, Синель, вот тебе слово-лилия, – все равно что мешок для ржави, причем бездонный, а такие вечно в расстройстве, пока не нюхнут.

Шелк щелкнул пальцами:

– Вот! Вот от кого я слышал ее имя!

Вернувшись на место, Орхидея повертела кубок в руке, понюхала бренди и водрузила посудину на подлокотник дивана. Кубок угрожающе покачнулся, но не упал.

– То есть тебе о ней кто-то рассказывал?

– Один знакомый случайно упомянул в разговоре, не более… впрочем, не важно, – махнув рукой, сказал он. – Ты налитое пить собираешься?

Едва закрыв рот, он осознал, что тот же вопрос накануне был задан ему самому.

Орхидея покачала головой:

– Я не пью, пока последний гость не уйдет восвояси. Таковы мои правила, и я собираюсь держаться их даже сегодня. Просто приятно, когда оно под рукой. Так ты, патера, о Синели пришел говорить?

– Нет. Скажи, Орхидея, подслушать нас здесь не могут? Не за себя, за тебя беспокоюсь.

Хозяйка заведения вновь отрицательно покачала головой.

– Слыхал я, будто в подобных домах нередко встречаются подслушивающие устройства.

– Только не в нашем. А были бы, уж здесь-то они мне ни к чему.

Шелк указал на стекло.

– К примеру, его смотрителю незачем показываться на глаза, чтоб подслушать, о чем говорят в комнате, если я правильно понял одного из них. Смотритель этого стекла подчиняется тебе одной?

Орхидея, взяв в руки кубок, вновь покрутила его, да так, что соломенно-желтый напиток, образуя воронку, поднялся к самым краям посудины.

– Это стекло ни дня не работало с тех самых пор, как дом стал моим, патера… о чем я жутко, жутко жалею.

– Понятно…

Прохромав через комнату к самому стеклу, Шелк звучно хлопнул в ладоши. Под потолком послушно вспыхнули светочи, однако смотритель на зов не откликнулся.

– Такое же стекло есть и у нас, в спальне… то есть в бывшей спальне покойного патеры Щуки. Как мне не пришло в голову продать его? Ведь мог бы додуматься, что стекло,