Код Гериона. Бессмертие без жизни - Людмила Брус

– Так что ты думаешь, если развитием твоего проекта займемся мы?

– Важно, на каких это будет условиях; я не хочу, чтобы «Солнечный путь» у меня забрали, не хочу, чтобы дальше его двигали другие люди. Но встретиться с твоим отцом я б, наверное, не отказалась.

– Как я уже сказал, я тоже могу помочь.

– Нет, Герион. Меня научили не принимать денег от друзей. Плохая примета.

– В «Крылатом солнце» учат суевериям?

– Есть правила, проверенные временем. И я бы не рисковала их опровергать.

– Мы ещё толком и друзьями не стали, так что расслабься. К тому же, я не делаю подарок тебе, я делаю вклад в науку.

– Герион, ты начинаешь давить, а я этого терпеть не могу. Хочешь кому-то помочь – поищи умных детишек в Подземках и заплати за их образование.

– Слушаю и повинуюсь, Госпожа, – усмехнулся я. Так сурово со мной говорили разве что мать (и то не всегда) и однокурсницы-лесбиянки. Гордость и независимость Ви, сразившие меня в первые минуты, стали теперь раздражать. – Но почему вы забрались так далеко? Огненная Земля, Антарктида…

– Учёные были первыми, кто стал постоянно жить в Антарктиде. Там лучшие условия для многих видов исследований. Нет ограничений, которые навязывают государства. Меньше риск кого-нибудь убить… Шучу, конечно!

– И марсианских колонистов тренировали там – ведь так?

– Именно. К тому же, нам лучше всего работать, с одной стороны, на отшибе, с другой – в кругу единомышленников. Над нами никто не стоит, мы организуемся сами. И ты понимаешь, что это работает. Среди нас нет случайных людей. Вот одна из причин, по которой школьники и студенты обучаются так быстро – среда. Очень не хочется, чтобы когда-нибудь она была утрачена.

– А что – кто-то пытается вас выгнать?

– Пока нет. Но мы очень боимся, что законы об освоении антарктических ресурсов всё- таки будут приняты. Тогда туда хлынут промышленность и коммерция, вырастут вверх и вниз города, продолжится идиотское противостояние Америки и Советов – в общем, всё станет, как везде.

– Города вряд ли вырастут. На добыче ресурсов эффективнее трудятся роботы, а им, понимаешь, много не надо. И что тут страшного? Столько веков учёные жили рядом с обычными людьми…

– Горели на кострах инквизиции, стояли на задних лапках перед богачами.

– А сейчас – разве нет?

– Сейчас мы взаимодействуем на равных.

– При разработке ресурсов они будут в вас нуждаться. Чего же ты тогда боишься?

– Деньги важны, но повторюсь: среда важнее. И наша автономия.

– Тогда, если закон будет принят, вам останется лишь улететь на Марс.

– Как бы там не догнали…

Мы молча обошли озеро по мелкому серому песку, побывали у большой каменной глыбы со знаками, прошлись тропой, по которой ходят на водопой олени. Я почти завидовал тому вниманию, которое Ви уделяла мелким цветам на лесных прогалинах, зелёным ящеркам, птицам, порхающим с ветки на ветку. Я подумал, что люди, мало что знающие о дикой природе, почти всегда перестают восхищаться, познакомившись с ней поближе: ведь здесь постоянно кто-то кого-то ест, и нередко – живьём. Мудрый ворон и милая синичка практикуют каннибализм, забивая насмерть клювом других птиц. Рыжие муравьи беспощадно разоряют гнезда своих чёрных собратьев. И те, и другие с удовольствием сожрут упавшего с дерева птенчика. Нам так хотелось бы верить, что животные чем-то лучше нас, но если они лучше – то лишь приспособленностью к среде обитания. А все истории о дружбе и сострадании среди зверей и птиц – лишь способ потешить публику. Такая дружба возможна лишь когда обе стороны сыты.

Мы оказались на месте, где отец впервые обучал меня стрельбе, и я подумал, что неплохо было бы немного подурачиться.

– Хочешь продырявить мою шляпу, Ви?

– Это как?

– Я брошу её в воздух, а ты её собьёшь на лету из ружья. Не получится – повесим её на дерево: будешь смеяться, но именно так я стрелять и научился.

До сих пор винтовка висела зачехленной у меня на плече и не вызывала у Ви ни малейшего интереса. Но когда я открыл «Крестоносца» и попытался вручить его ей, она шарахнулась от него, как вампир от чеснока. Меньше всего я ожидал такой реакции: эта старая винтовка до сих пор – одна из самых красивых в мире.

– Какое злое…

– Не бойся, – ласково сказал я. – Он на предохранителе и сам по себе не выстрелит. Отдача есть, но это не больно.

– Лучше давай поедем домой… – с кислой мордочкой сказала Ви, отталкивая винтовку.

– Подожди! Давай уедем утром! Здесь такая музыка по ночам – ты просто с ума сойдёшь! Я взял всё, что нужно, даже отдельную палатку для тебя, если не захочешь спать в машине.

Я понимал, что стал похож на влюблённого школьника, но ничего не мог с собой поделать. Это было как наступить с разбега на спрятанные грабли и хорошенько получить по зубам.

– Я не ночую с незнакомцами, Герион. Извини. Я думала, мы приехали погулять.

– Да что, с тобой, Ви? Посмотри, какая красота! Когда ты ещё раз тут побываешь? И неужели ты думаешь, что я позволю себе что-то лишнее? Ты хоть знаешь, о чём я думал тем вечером после нашей школьной встречи? Я представлял, как мы построим вигвам и будем жить здесь дикарями. Охотиться, ловить рыбу, купаться в озере и жечь костры выше человеческого роста. Ничего пошлого. И сейчас – тоже. Если хочешь, я к тебе даже не прикоснусь, мне достаточно и того, что ты рядом. Нам ещё о многом надо поговорить, прежде чем уехать, разве нет?

– Ты сам не понимаешь, что несешь. В любом случае, остаться не получится. Завтра с утра я хочу повидать родителей, а вечером лечу обратно в Гелиополис.

– Возьмем аэротакси.

– И всё равно: я хочу уехать. Сейчас.

– Хорошо. Но могу ли я попросить тебя об одном? Один поцелуй – и мы сразу же едем обратно. Разве это так много?

– Не хочу, – упрямо бросила Ви.

– Разве ты не видишь, что нравишься мне?

– Я поняла. И поэтому хочу назад. У тебя плоховато с самоконтролем.

– Зато у тебя – слишком хорошо. В прошлый раз ты не была таким куском льда.

Секунда – и я сгрёб Ви в охапку и впился в её губы своими, надеясь, что она растает и бросит эту игру в недотрогу, что пожар в моей крови перекинется и на неё. После неё я не смог бы смотреть на других женщин. Но…

Ви что было сил, ударила меня по лицу. Это была не та пощёчина, какую дают, чтобы раздразнить мужчину и превратить перебранку в горячий секс. Это был болезненный удар, полный презрения и ярости. Такую пощёчину можно дать сильно провинившемуся рабу, но я был не из тех, с кем можно так обращаться безнаказанно. Я схватил её за плечи и едва не впечатал в дерево. Я даже помню звук, с которым ударился о ствол её затылок. Сейчас я, конечно, не стал бы так поступать, но в тот момент мне сорвало крышу. От сотрясения Ви настолько опешила, что несколько секунд не сопротивлялась. Сопротивлялась ткань, которую оказалось невозможно разорвать, ткань, похожая на металл.

Раз… Вильгельмина бьёт меня по ушам сложенными лодочкой ладонями, и я на некоторое время глохну. Два… Новый удар, но уже ногой в колено. Три… Она толкает меня и мчится прочь. Я вспоминал, как быстро удирала от меня слабая, как цыплёнок, проститутка, но Ви оказалась настоящей молнией.

Страшный, доселе неизведанный гнев накрыл меня тяжёлой волной. Не осталось ни разума, ни чувств, кроме сокрушительной ярости, с которой я схватился за «Крестоносца», снял его с предохранителя и выстрелил.

Помню, как она остановилась, словно пытаясь осознать, что только что произошло, попыталась поднести руку к простреленной груди, а затем упала вниз лицом. Потом всё перед моими глазами залила вязкая чернота, и что-то помнить я начинаю с того момента, как я уложил её на краю ямы под корнями раскидистой старой ели. Открытые глаза Вильгельмины казались ещё живыми. В них не было боли, в них застыло недоумение: как такое вообще могло случиться?