Код Гериона. Бессмертие без жизни - Людмила Брус

из органического стекла, а уже над нею сомкнулись, как надкрылья насекомого, прочные внешние створки с покрытием из синтетического хитина, как и защитные пластины наших скафандров.

Мы посмотрели друг на друга, словно до конца не веря, что живы, а затем Кэт молча бросилась мне на шею. Временами я воспринимал её как ребёнка, хотя, конечно, это было неправильно. Катрину трясло от беззвучных рыданий, её рваное дыхание обжигало мой слух. Признаться, теперь, когда страшное напряжение последних часов нас отпустило, моя душа так же сильно жаждала выкричать или выплакать всё пережитое, а тело – растечься медузой по любой горизонтальной поверхности.

Подумал – сделал. В любом случае, время у нас ещё есть, а если вирус Вайолета не сработал, то от «стаи» Гериона нас всё равно ничего не спасёт, а потому чего-то бояться уже не было смысла. Я отправил Катрину спать, а после того, как «Апсара» облетела Луну и, получив ускорение за счёт её гравитации, направилась к Земле, я позволил себе дойти до спального отсека, затащить своё тело в кровать и застегнуть поверх комбинезона ремни. Такого блаженства я не испытывал даже в бытность свою курсантом, когда после вечерней тренировки звучал долгожданный сигнал к отбою. Оказалось, что Кэт не стала идти к себе и устроилась у меня – на верхнем ярусе кровати, где обычно спал Вайолет; после пережитого кошмара ей не хотелось оставаться в одиночестве даже на время сна. Глухая темнота поглотила меня, стоило векам сомкнуться, и, к счастью, ничто из этой темноты не появилось.

Я встал спустя два часа, но пожалел Катрину и не стал её будить, решив сделать это уже на ближней орбите. Земля была прямо перед нами, и я остолбенел от восторга, увидев, как здесь много синего – цвета, отсутствовавшего в марсианской природе (оранжерейные цветы не в счёт). Синева была неоднородной; её оттенки менялись от бледно-бирюзового на отмелях до почти фиолетового над самыми тёмными океанскими глубинами. По ней, образуя хаотичные узоры, растекалась пушистая белизна облаков, в которой уже были различимы грозные воронки самых крупных циклонов. Под белой вуалью угадывались очертания материков. Скоро покажутся и зелёные моря лесов, и желтовато-серые пустыни, и тёмные цепи гор.

– Здраствуй, наконец, – сказал я вслух и приник к иллюминатору. Пусть монитор показывает лучше, но ничто не заменит мне собственных глаз.

Если на Луне, в минуты страха и отчаяния, мне больше всего хотелось ощутить ботинком сыпучую мягкость марсианского бархана, то теперь я нигде не мог вообразить себя дома, кроме как здесь. Я не жалел, что наши предки когда-то покинули этот чудный край: в конце концов, именно нам и придётся восстанавливать здесь нормальную жизнь. И никакие мертвецы не должны этому мешать.

Я включил радиосвязь, уповая на то, что обезвреженный «Солнечный путь» перестал гасить радиосигналы. И не ошибся – мне сразу же ответил сам Асано.

– Приём, приём! Кетцаль, как слышите? – пока мы находились в полёте, то общались, как принято, с помощью позывных. Даже сейчас я не слышал в его голосе ни беспокойства за нашу судьбу, ни особенной радости. – Лиса сообщила, что операцию вам пришлось прервать.

– Защитные роботы ранили Шмеля, его пришлось заморозить на «Сольвейг», потому что нести его до корабля было опасно. У Спрута нервное истощение. Я и Лиса чувствуем себя хорошо. До Земли двадцать пять тысяч километров – три часа лёту.

Молчание в эфире длилось целых три секунды. Асано, видать, никак не ожидал, что я его ослушаюсь.

– Вы самовольно изменили курс, Кетцаль? – голос Майрона обжег меня холодной яростью.

– Да, Барсук. Потому что безопасно сесть на Марсе «Апсара» уже не сможет, и я всерьёз опасаюсь за жизнь своей команды. Очень надеюсь, что подготовка к операции по спасению «Шмеля» с Сольвейг начнется в ближайшее время. На мой взгляд «Сергей Королёв» подойдет для неё лучше всех.

– Кетцаль! Берите исходный курс и возвращайтесь на «Иггдрасиль». Это приказ, – я чувствовал, что архонт вот-вот сорвется на крик.

– Майрон, ты же не хочешь, чтобы мы все погибли?.. Есть опасность, что этого ублюдка на «Сольвейг» мы не добили… Потому и пришлось бежать с Луны без оглядки. И будет лучше, если кто-то на Земле проконтролирует ситуацию. Топлива для повторной вылазки у нас еще хватит.

Гнев переполнял меня, подбивая бросить старому интригану в лицо все наши открытия и послушать, что он запоёт. Но нет, не сейчас… Нельзя давать ему возможность выстроить защиту до того, как мы обратимся из Мирного ко всей республике… Что касается «Фермиона» лично я предпочел бы, чтоб друзья и родные продолжали считать участников первой экспедиции просто погибшими. Жаль, не получится.

Просканировав околоземный эфир я, к своему сумасшедшему восторгу, поймал не один, а сразу несколько разных сигналов. Удивительно, но кто-то даже транслировал музыку: низкий женский голос пел по-русски под перезвон гитарных струн. И как-то сразу стало на душе теплее и спокойнее. Там поют. Там делятся музыкой. Там слушают друг друга на расстоянии…

Продолжая погружаться в песню, я всё же не забыл проверить передаваемые борткомпьютеру данные Вайолета. Данные энцефалограммы меня удивили: она показывала предельно возможную для столь медленного пульса активность, словно Тэцуо всё ещё пытался выкарабкаться из объятий сна. Впрочем, все остальные показатели были в норме, и я не стал беспокоиться понапрасну.

Я вздрогнул, ощутив спиной и плечами объятие: то была проснувшаяся Кэт: должно быть, она тоже услышала музыку. Она не стала ничего говорить и дослушала песню до конца, не отпуская меня. Тем временем бело-синий шар занял собой почти весь монитор, и кое-где под облаками стала проглядываться суша.

Песни нам обоим показалось мало, и я продолжил искать сигналы. Вторым сюрпризом, заставившим остолбенеть теперь уже нас обоих, оказался очень юный девичий голос, настойчиво твердивший: «Марс! Марс! Я – Земля! Если вы там ещё живы, пожалуйста, откликнитесь! Мы в Вашингтоне, округ Колумбия! Нас тут две тысячи человек! Вас очень не хватает!» Обращение было записано и, едва закончившись, началось вновь. Меня потрясло, как она это сказала: не «нам нужна помощь», а «вас не хватает»… Словно мы были уже целую вечность знакомы.

– Добро пожаловать домой, Уинстон, – торжественно шепнула Кэт.

– Займи своё место, – велел я. – Мы почти на орбите. Даже спутники можно различить.

И действительно: уже отсюда на фоне голубого мерцания Земли приборы показывали нам то тёмные, то блестящие точки – осколки рухнувшего мира, продолжавшие бесцельно скитаться вокруг планеты. Многие спутники и орбитальные станции, придя в негодность, попадали в океан и не только туда, но куда больше их осталось на орбите, где они медленно распадались на части. Когда я строил траекторию подлёта к планете, то старался избегать сближения корабля с мёртвыми спутниками, что было чертовски сложно: околоземное пространство ими просто кишело. Никаких данных о запуске новых космических аппаратов мы не получали, но и свидетельств обратного – тоже. Проверять на себе, который спутник из бесчисленного роя окажется военным и наведёт на нас ракету с Земли (а готовились мы даже к такому повороту событий) желания не было. Посадку в Антарктиде мы выбрали именно потому, что спутников над ней болталось относительно немного даже в лучшие времена. Второй, но тоже весьма важной причиной выбора места была относительная близость к Мирному штаб-квартиры «Крылатого Солнца» в Гелиополисе. Я собрал данные радиолокации об объектах, которые могли нам встретиться, и сделал новый расчёт траектории с учётом возможных опасностей. Стрелять-колотить! Два космических аппарата пройдут почти впритирку к нам, причём скорость придётся то сбрасывать, то повышать! Но поспешно искать новый маршрут смысла нет; моя подготовка пилота учитывала замусоренность космоса, я учился летать в таких условиях и десятки раз погибал на симуляторе, пока не отточил