И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

– Ладно. Поначалу я не придала значения пропаже Валантена, он и раньше, бывало, отсутствовал подолгу, задерживаясь у друзей и шлюшек. Но после концерта Меланхолии я с поличным поймала его подкатывающим к одной из твоих подруг. Сама понимаешь: одно дело, когда ты просто знаешь о факте измен и учишься игнорировать удручающие мысли – в конце концов, я тоже не из тех, кто сидит и ждет у порога, словно глупая собачонка, – и совсем другое, если тебя при всех тычут в чужое дерьмо носом. Мы поругались, я выгнала Валантена, и больше мы не виделись, до тех пор пока не нашли его тело. Сначала я решила, что ондэ еще действует, но нет, это был Валантен. Стоял и пялился на меня, а когда я пошла к нему, крикнула что-то типа: «Эй, козел, надеюсь, ты не думаешь, что я пущу тебя обратно в дом», он ответил нечто неразборчивое и убежал прочь.

– Хм, действительно очень странно. Постой, ты сказала, приставал к одной из моих подруг? К какой? Они не говорили мне ни о чем подобном…

Жюли Карон безэмоционально пожала плечами, рассматривая свой маникюр.

– Выходит, вы не так уж и близки, да и не о чем там говорить, подумаешь, пофлиртовал немного, приобнял, не более. Та, что похожа на рельсу. Арлетт, кажется, и что он только нашел в…

– Спасибо, Жюли, ты мне очень помогла!

Не дослушав, Зоэ-Моник помахала на прощание и со всех ног побежала за угол перекрестка, где ее ожидали парни. Переводя дух, тяжело дыша, девушка уперлась ладонями в собственные колени и рассказала все, что узнала, друзьям.

– Ты подозреваешь, что Арлетт могла отомстить…

– Что? Нет! Это точно не она, да, в последнее время Арлетт ведет себя не так, как обычно, но это неудивительно в связи с тем, что ей пришлось пережить. Я знаю Арлетт… к тому же убийство Валантена вписывается в общую картину, в то, как действует Сеголен.

– Как минимум об одном факте ее жизни ты не знала, – беззлобно поддел Беньямин Де Кольбер, обменявшись взглядами с Эрве, который был солидарен с ним. «Попахивает сумасшествием», – мысленно одернула Бена и Эрве девушка, отбрасывая беспокойные мысли сразу же. В какой-то момент многочисленные подозрения могут развить паранойю, и станешь ничем не лучше типичной жертвы убийцы. Необходимо подходить к этому с умом, однако стоило навестить сестру еще одной жертвы, возможно, разговор приоткроет новые детали или подтвердит имеющиеся знания.

Двухэтажная ферма семьи Вашон напоминала скорее вместительный старый амбар с покатой крышей, поросшей мхом, четырьмя деревянными балками, оплетенными виноградом и вьюнками, между которыми растянули веревку со свежепостиранным бельем. Внутренний дворик полукругом ограждал низкий забор, скрытый под разросшимся кустарником, деревянная лестница сбоку фермы вела на второй, нежилой этаж. Стены дома были обшарпаны, местами штукатурка отвалилась, обнажая серо-грязный камень и влажные доски, но, несмотря на это, территория и сама ферма выглядели обжитыми и уютными.

Мишелин, открывшая дверь гостям, выглядела уставшей и потрепанной, возможно, занималась делами по дому, но гостей все равно впустила в свое скромное жилище, принимая соболезнования. Уставшие с дороги, они приняли предложение хозяйки дома выпить чаю, назвавшись знакомыми Андре Вашон. Казалось, старшая сестра погибшей не замечала подвоха и охотно делилась тем, что знала, с незнакомцами. Может быть, жизнь в уединении не всех заставляет запирать свое сердце на замок от общества, а может, девушка сама по себе была открытой и добродушной. Мишелин подтвердила слова Жюли и детей Тибо Гренана, ее сестра тоже посещала дом, но так и не вошла внутрь, убежав и не вернувшись.

– Мы не всегда ладили, как любые сестры, но, так или иначе, были привязаны друг к другу, как лоскуты ткани, сшитые вместе нитями судьбы… – продолжала рассказ Мишелин, отпивая горячий ароматный напиток из кружки, придерживая ее двумя руками.

– Но она никогда не убегала из дома, не пропадала надолго. У нас была договоренность сообщать, куда и на сколько отправляемся, чтобы в нужный час можно было с легкостью найтись. Когда Андре пропала, я собиралась в жандармерию сообщить об этом и увидела ее у ворот – она просто стояла и смотрела в окна фермы. На вопросы не отвечала, будто тень себя прежней, сказала только, что больше не может вернуться домой. Я до сих пор не совсем понимаю, что она тогда имела в виду, предвидела ли собственную смерть, но, может быть, вам истина откроется.

От столь прямого совпадения фраз мурашки подняли тонкие волоски на коже, холодок волной прошелся по спине, заставив Моник вздрогнуть. Это была она, Сеголен, принцесса теней, заперевшая в клетке власти чужие души, не позволяя им покинуть свою жестокую обитель, упокоиться с миром. Понимали ли несчастные, что мертвы? Был ли хоть один призрачный шанс помочь им?

Выходит, Сеголен нападала на них при жизни, пользовалась их телами, чтобы была возможность применять силу, а когда сосуды приходили в негодность, принцесса выбрасывала тела, словно никому не нужный хлам, где придется, внушая душам то же самое, во что верила сама. Какова дальнейшая судьба душ? Сеголен отпускала попрощаться, а потом пожирала? Или стирала им память, превращая в вечных слуг? Когда гости уже собирались уходить, Мишелин вдруг спросила:

– Как там твоя подруга, ну та, у которой сгорела семья?

– Мне и самой это интересно. Она сторонится каждого, кто станет ее жалеть.

– Могу это понять. Ты хочешь, чтобы тебя перестали спрашивать о том, как твои дела, как чувствуешь себя, неустанно напоминая о случившемся горе. Не лучше ль поговорить о чем-то обыденном, может, просто обнять? Быть рядом важно, это несомненно, но вынести все эти жалостливые взгляды не каждому под силу, ты будто чувствуешь ответственность за то, что заставляешь переживать за себя.

Раньше Моник не задумывалась о подобном, но поймала себя на том, что кивает в такт произнесенным словам девушки. Не поэтому ли она сама всегда скрывала чувства, прятала от чужих глаз свою боль?

– Хотя я не совсем согласна со словами твоей подруги. Каким бы ни был ужасным человек, твоя любовь к нему делала его особенным, уже только это определенно заслуживает хотя бы одну пролитую слезу.

– Каждый имеет право на собственное горе, каким бы иррациональным оно ни выглядело для окружающих, – ответил Беньямин Мишелин, та благодарно улыбнулась парню; пока они болтали, перед глазами Зоэ-Моник проносились воспоминания, то, с каким лицом говорила