Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

и человечнее. Если селлария воплощала собою пышность на грани ночного кошмара, Оранжерея создавала совсем иное впечатление – впечатление царства воды и тепла, яркого солнечного света и неукротимого плодородия, и хотя этот сад под стеклянной крышей вполне мог служить самым низменным целям, вода и тепло сами по себе являлись вещами хорошими, добрыми, а близость зла только явственнее подчеркивала их желанность.

– Мне здесь нравится, – шепнул Шелк Ореву. – И Гиацинт, должно быть, тоже, иначе она не назначила бы мне встречу в подобном месте, наверняка затмевающем красоту девушек не столь привлекательных.

Сверкающая тропка разделилась надвое. Поразмыслив, Шелк свернул вправо. Еще несколько шагов, и вокруг сделалось бы темно, если б не отсветы небесных земель, парящих над Круговоротом.

– По-моему, Орев, Его Высокомудрию понравилось бы здесь не меньше, чем нам. Как-то мне довелось побывать в его саду при Дворце. Войдя сюда, я сразу же вспомнил о нем, хотя сад Пролокутора разбит под открытым небом, и этому не сравниться с ним величиной.

А вот и скамья на двоих, искусно вырезанная из цельной колоды мирта… Остановившись, Шелк уставился на нее во все глаза, одолеваемый желанием посидеть, отдохнуть, но сдерживаемый опасениями, что, сев, не сумеет снова подняться на ноги.

– Нужно отыскать тот самый образ Фельксиопы, – пробормотал он, – а там обязательно найдется где присесть. Гиацинт, ясное дело, к нам не придет: она ведь сейчас должна быть на вилле Крови, однако отдохнуть немного нам это не помешает.

– Прошу прощения, сударь, – с нарочитой подобострастностью пробормотал некто за спиной.

– Да? В чем дело? – обернувшись, откликнулся Шелк.

Спешивший следом за ним официант подошел ближе.

– Я в немалом смущении, сударь… откровенно сказать, даже не представляю, как изложить мое дело.

– Не хочешь ли ты сказать, что мне возбраняется быть здесь?

Задавая этот вопрос, Шелк твердо решил без боя не отступать. Возможно, толпа официантов с лакеями, навалившись гуртом, его и одолеет, но навалиться им, хочешь не хочешь, придется: распоряжений он не послушается, а в споры вступать не станет.

Официант в ужасе округлил глаза.

– О, нет, нет, сударь! С этим как раз все в порядке!

Безнадежная битва в воображении Шелка померкла, исчезла в тумане возможного, но не сбывшегося.

– Один из наших гостей, сударь… человек весьма рослый, длиннолицый, и… позволю себе заметить, изрядно чем-то опечаленный, сударь. Он сейчас в Клубе…

– Идти – нет, – непреклонно отрезал Орев.

– Имени он мне не назвал, сударь. Ответил: это-де «неактуально», – откашлявшись, продолжил официант. – Твоего, сударь, имени он также не упоминал, но описал тебя. И велел не говорить ничего, если ты, сударь, не один. В таком случае мне поручалось лишь принести тебе и всем, кто бы тебя ни сопровождал, оплаченное им угощение. Однако, если с тобой никого не окажется, мне следовало передать тебе приглашение разделить с ним компанию.

Шелк покачал головой.

– Даже не представляю себе, кто это может быть. А ты?

– Не могу знать, сударь. Он не из постоянных наших гостей. По-моему, видеть его мне прежде не доводилось.

– Скажи, официант, известен ли тебе образ Фельксиопы? Где-то здесь, в Оранжерее?

– Разумеется, сударь. Тот рослый гость и велел мне искать тебя, сударь, там.

«Полковник Оозик ростом довольно высок, – вспомнил Шелк, – однако настолько массивен, что его рост не слишком бросается в глаза, да и длиннолицым Оозика вовсе не назовешь. Поскольку письмо Гиацинт читал только он с капитаном Гекконом, предположительно, длиннолицый и есть Геккон».

– Передай, что разделить с ним компанию в Клубе я не смогу, – с осмотрительностью подбирая выражения, ответил он вслух. – Вырази от моего имени сожаления и сообщи, что я буду у образа Фельксиопы, один. Если угодно, он может побеседовать со мной там.

– Слушаюсь, сударь. Благодарю, сударь. Не изволишь ли заказать что-нибудь? Я мог бы подать заказ прямо туда.

Шелк в нетерпении покачал головой.

– Как угодно, сударь. Все тобой сказанное я передам в точности.

– Минутку. Который теперь час?

Официант виновато развел руками.

– У меня нет часов, сударь.

– Разумеется, нет. У меня тоже. Но хоть приблизительно.

– За минуту-другую до того, как отправиться сюда, сударь, я взглянул на часы бармена. В то время они показывали без пяти двенадцать, сударь.

– Благодарю тебя, – пробормотал Шелк и опустился на резное деревянное сиденье, уже не думая о возможных затруднениях с подъемом на ноги.

«В иераксицу», – писала Гиацинт… Припомнить письмо дословно Шелк не сумел, но суть помнил прекрасно. Времени она не указывала, но, вероятно, имела в виду вторую половину дня, ближе к вечеру, когда покончит с покупками. Часы бармена, вне всяких сомнений, находятся в Клубе, а Клуб – наверняка питейное заведение, причем в основном для мужчин, тот же самый «Петух», где Шелк отыскал Чистика, но для богатых. На часы бармена официант, скорее всего, взглянул не после разговора с длиннолицым, кем бы он ни был, а до, и, стало быть, заметил время минут десять, если не более, тому назад. Таким образом, иераксица миновала. Сейчас уже фельксица, и если Гиацинт (что крайне маловероятно) ждала его, он не пришел.

– Привет, Дойки, – заговорил Чистик, выступив из темного зева бокового коридора. – Он хочет, чтоб мы потрудились ради Замысла Паса.

Синель, вздрогнув, обернулась к нему.

– Ухорез?! Я же где только тебя не искала!

Вскочив, она со всех ног бросилась к Чистику (чем здорово его удивила), крепко обняла его и расплакалась.

– Ну-ну, – забормотал он. – Ну-ну, Дойки, чего ты, чего?

Ясное дело, обижена чем-то… и Чистик, понимая это, сознавал, что виноват тут каким-то мутным, настораживающе мутным образом он, хотя не желал ей ничего дурного – наоборот, желал только хорошего и думал о ней по-доброму, если вообще вспоминал о ней.

– Извиняй, – пробормотал он и, отпустив ладонь Тартара, обнял Синель обеими руками.

Когда она наконец прекратила рыдания, Чистик поцеловал ее со всей нежностью, на какую был способен. Синель, страстно ответив на поцелуй, утерла глаза, шмыгнула носом, всхлипнула напоследок.

– О, Иеракс! Ухорез, как мне тебя не хватало! Знаешь, сколько я страху натерпелась, оставшись совсем одна? Обними меня.

Последнее не на шутку сбило Чистика с толку: ведь вроде бы обнял уже?

– Прости, Дойки, – не зная, что тут еще сказать, он.

Без толку, не подействовало…

– Больше уж я тебя не оставлю, если сама не прогонишь, – добавил Чистик.

Синель, закивав, сглотнула.

– Да нет, ничего, ничего… ты, главное, возвращайся, если уйдешь куда.

Взгляд Чистика упал на ее перстень.

– Это ж я тебе подарил, да?

– Ага. Спасибо.

Отступив назад, Синель подняла кверху палец, чтоб перстень был лучше виден, но разве под силу тусклым зеленоватым светочам осветить всю его красоту?

– Мне он жуть как нравится, но, если вдруг гельтухи понадобятся, забирай, не жалко.

– Прямо краснею, но я же тебе его подарил?

– Забыл, да? – Синель испытующе заглянула ему в глаза. – Из-за того, что башкой приложился? А может, это какой-нибудь бог тебя лишил памяти, как Киприда меня? Мне вот до сих пор не вспомнить уйму всякого, что с нами было,