Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Но я же не могу увидеть твое будущее! Я и своего-то не вижу. Я ничего не вижу впереди. Будущее невозможно увидеть собственными глазами. Ты правильно сказала: это твой малыш, которого ты носишь во чреве, дает тебе возможность видеть истину, видеть будущее, ибо он сам и есть твое будущее, а я… я потерял свой путь… я его больше не вижу.

– Ты всегда так много работал! Ты просто устал, измотался, ты же сам говорил об этом. Просто нужно немного отдохнуть, подождать… Это как зимой, когда все отдыхает и ждет весны. – Она говорила убежденно, искренне, страстно желая внушить ему эту мысль.

Оттепель началась рано, да и снег не выпадал с конца января. В феврале, когда почта впервые с Рождества добралась до Колейи, Амадей получил первые письма: два от Карантая – одно было датировано началом декабря, и в нем Карантай спрашивал, нет ли у Амадея вестей от Итале, а второй конверт оказался пуст, и печать была сломана. Кроме того, пришла посылка из издательского дома «Рочой» – экземпляры нового романа «Дживан Фоген». Амадей подарил одну книжку брату, сказав: «Прочитаешь следующей зимой!» – потому что Ладислас был по уши занят: у овец начался окот, и он по двадцать часов в сутки пропадал в овчарнях, а иногда и по два-три дня подряд домой не показывался.

– Нет, где-нибудь через недельку непременно прочитаю, – серьезно ответил Ладислас. – Но лучше подари свою книжку Дживане. Ей будет приятно.

– Хорошо. А ты куда сейчас?

– На южные выгоны.

– Я с тобой.

– Ладно, догоняй. – И Ладислас, махнув на прощанье рукой, толкнул в бока свою невысокую ладную лошадку и уехал.

Амадей нашел Дживану в саду, с западной стороны дома. День был холодный, дул не очень сильный, но какой-то пронзительный ветер; в воздухе еще висела легкая дымка, оставшаяся после недавних дождей, солнце так и сверкало в огромных лужах на черной, еще не просохшей земле. Дживана сидела на корточках возле какой-то клумбы; в беспокойном солнечном свете и на ветру она показалась Амадею особенно хрупкой и уязвимой.

– Мои крокусы проросли! – гордо сообщила она. – Вон, уже целых два, видишь?

– А у меня книга вышла – видишь?

Она взяла книгу, прочитала название, полистала ее, но явно не знала, что ему сказать. Он показал ей форзац, где отвратительным пером и грязными чернилами еще на почте в Колейе написал: «Дживане и Ладисласу от любящего брата Амадея». Она прочитала надпись, задумалась, что сказать, затем, пересилив стеснительность, улыбнулась и произнесла:

– Прочитай мне что-нибудь отсюда! Пожалуйста! – И села на садовую скамейку, поставив ноги на мощеную дорожку, потому что под скамейкой было сыро.

– Прямо сейчас?

– Сейчас, – сказала она, и в голосе ее послышались повелительные нотки.

Стоя перед ней в слепящем солнечном свете, Амадей открыл книгу и прочитал вслух первую страницу; потом помолчал и закрыл книгу.

– Словно написано много лет назад, и не мной, а кем-то другим…

– Читай дальше, – потребовала Дживана.

– Не могу.

– А чем кончается?

– Зачем заглядывать в конец, пока не прочла всю книгу?

– Я всегда сперва смотрю в конец!

Он быстро глянул на нее, уютно устроившуюся на скамейке, открыл последнюю страницу и прочитал своим ломким голосом:

– «Дживан не отвечал по меньшей мере несколько минут. Он молча стоял, опершись о перила моста, и просто смотрел на реку, что быстро бежала под ними, пенистая, вздувшаяся от весеннего паводка, с мутной желтоватой водой. Наконец он поднял голову и сказал: „Если жизнь – это нечто большее, чем краткое изгнание из краев по ту сторону Смерти…“»

Амадей снова умолк. Закрыл книгу и решительно положил ее на скамью рядом с Дживаной. Она беспомощно на него посмотрела. Дул ветер, солнце сияло в небе, обесцвечивая нависавший над домом бледный холм.

– Это очень мрачная книга, – сказал Амадей, глядя Дживане прямо в глаза.

– Амадей, ты возвращаешься в Красной, верно?

Он мотнул головой.

– Но здесь же тебе совершенно нечего…

– Мое царство – здесь. И так было всегда. – Сунув руки в карманы, он резко повернулся и быстро пошел к воротам, но у ворот снова обернулся, словно желая что-то еще сказать ей, улыбнулся мимолетной виноватой улыбкой, пожал плечами и пошел прочь.

Дживана вскоре тоже ушла в дом; ей стало холодно на этом ветру, она чувствовала себя усталой и подавленной. Она прилегла у себя в комнате, скрючившись в какой-то неудобной позе, и сквозь наплывавшую дрему слышала голос Амадея во дворе, топот лошадиных копыт, потом по крыше и по окнам застучал дождь, и она крепко уснула.

– Может быть, он поехал в лес на охоту? – предположила Дживана поздним вечером, поскольку Амадей так и не вернулся.

Ладислас, поглощенный долгожданным и слишком поздним ужином, кивнул и продолжал есть. Наконец он отложил нож и вилку.

– Уже два часа, как стемнело, – сказал он и встал. – Может, у него с лошадью что случилось.

Дживана только посмотрела на измученного мужа, но ничего не сказала.

Из лесу Ладислас вернулся уже после полуночи.

– Жиль поедет с фонарем до Колейи, – устало сказал он, и Дживана помогла ему стащить промокшие грязные сапоги. Разувшись, Ладислас устроился в кресле у самого огня и почти сразу уснул, так и не добравшись до постели. Страдая от бессонницы, связанной с ее беременностью, Дживана долго еще сидела рядом с мужем, подбрасывая в камин дрова; старый дворецкий принес несколько пледов и помог ей устроить Ладисласа поудобнее. Он проспал до зари, потом резко проснулся. Дживана спала, свернувшись в соседнем кресле. В камине еще горел огонь. Ладислас, неслышно ступая, поднялся в комнату брата, убедился, что там никого нет, надел сапоги и вышел на крыльцо, навстречу белому ледяному рассвету. Из-за вершины холма, нависшего над домом, уже показался золотой краешек солнца; конюшни, двор, дом, деревья – все казалось мертвенно-бледным и каким-то застывшим в холодном утреннем свете. Ладислас поднял воротник, застегнулся и пошел на конюшню. Мальчишка-конюх спустился с сеновала ему навстречу.

– А где та уздечка, что я в Ракаве купил? – спросил у него Ладислас хриплым со сна и от холода голосом. – Ее что, дом Амадей взял?

– Да. Для кобылы.

– Ладно. Я съезжу в сторону Фонте по старой дороге, посмотрю. А ты скажи там, в доме.

Он вывел из конюшни свою небольшую вороную лошадку и двинулся через заиндевелый лесок вверх по склону горы; теперь восточные бока окрестных холмов были освещены уже полностью, и башня Радико золотилась в лучах солнца, бивших прямо из-за нее. Преодолев последний подъем и выехав на равнину перед крепостью, Ладислас увидел кобылу Амадея, которая стояла примерно на половине расстояния до башни. Он подъехал