Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах - Натали Смит

Оно же не работает, — удивилась я, внимательно рассматривая нового, заботливого и вовлеченного в дела других Кощея. Этот, если возьмется, пожалуй, и меня перещеголяет в нанесении добра. С его-то ресурсами.

— Немного подзарядилось, плюс правильное яблоко подобрал…

— И что, ты теперь подсматриваешь? — едко уточнил Каз и громко прихлебнул кофе.

— Как она меч полирует, — хихикнул кот. — Или приданое готовит.

— Фу на вас! — совсем не обиделся Кощей, задумался и растерянно уточнил: — А она замуж собралась?

— У нее это заложено, как у местной. Традиции. — Я грозно посмотрела на кота и Каза, чтоб не сболтнули еще чего-то.

Супчик весело пискнул, что у Насти и меч есть, если жених будет против. Бальтазар прикрыл лапой морду, я закусила губу, чтобы не смеяться.

— Ясно. — Кощей, что радует, не понял мыша.

Положил блюдце на стол и заговорил:

— Катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и поля, леса и моря — и Горынычей, как поживают.

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города один за другим видны, сонное зимнее убранство дремлющего на рассвете Лукоморья — так все красиво, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

И вдруг…

Огонь. Темные крылья в светлеющем небе. Полыхающие дома. Бегущие люди. Горынычи были еще невелики, примерно с два коня, но скоро они вырастут до размеров отца-матери, и тогда…

Один поджег чей-то хлев, разрушил крышу, вытащил козу и скрылся вдали, разбрасывая в полете огненные капли.

Следом налетел его родственник, сцапал себе другую животину. Хорошо, что нет звука, но воображение не подвело, даже запах гари услужливо подсунуло.

— Везде не набегаешься следить за ними, — пояснил Кощей.

— Мне не нравится такое кино. — Я слабовольно отвернулась.

«Сказка должна возродиться, должна возродиться во всей полноте», — говорила я себе.

Едва ли помогало прогнать горечь.

— Так, и что там девчонка? — Каз попросил показать Настю.

Наша боевая девица пробиралась вдоль домов к конюшне, оглядывалась, на лице злое упрямство, губы сжаты, как и пальцы на рукояти меча. Зимняя одежда, которую я ей купила, сменилась толстым шерстяным кафтаном, теплым плащом, широкими портками, заправленными в кожаные сапоги, всё неприметных черно-коричневых тонов. Шапки действительно не наблюдалось, и светлые волосы, уже спускавшиеся ниже плеч, липли к раскрасневшимся щекам.

— Успеем перехватить в конюшне, еще лучше. Янина, возьми свой клубок, он понадобится Настасье. — Кощей убрал волшебную тарелку.

— Ты что-то знаешь, но не говоришь — это не по-партнерски. — Я ткнула его пальцем в грудь, но сделала, как просил.

— Ты доверяешь мне?

Взгляд серых глаз был острее подарков Маркуса, за такими взглядами таится опасность: ответить нужно верно, иначе последствия непредсказуемы.

— Да, — отозвалась я, и в этом случае «да» было еще и правдивым.

— Отлично. — Кощей схватил за руки меня и Каза.

Настю мы застали за попыткой угнать коня Ильи Муромца.

Девчонка старалась надеть сбрую. Огромное животное косило глазом на девушку, но не выказывало ни малейшего желания сотрудничать, отступало и сбрасывало седло, не давая затянуть подпругу. Другие лошади, менее богатырского вида, с интересом наблюдали из своих стойл. При виде нас конь Ильи выразительно всхрапнул — и без слов было понятно, что он думает о происходящем.

— Помогать ей не собираюсь, не хозяйка мне. Илья будет недоволен. Вот дурная!

Я вздрогнула. Дар понимать животных давно не пригождался, а при наших прошлых встречах кони богатырей со мной не болтали.

— Настя! — окликнула я, и она резко обернулась, глаза округлились. Положила седло на землю:

— Яга? Андрей? Мастер?

— Здравствуй, Настасья, — ответил Кощей.

— Доброго чрезмерно раннего утречка, — добавил Каз.

На секунду раздражение Насти сменилось радостью, но только на секунду. Эмоция сменилась подозрением, она прищурилась недобро:

— А я к вам собиралась. Соглядатаев подослали, раз явились сами?

— Нет. Не совсем… — начала было я.

Настя задрала подбородок, рука опустилась на меч.

— Я до последнего верила, надеялась… Снилось мне, будто то не яйца гадины смертельной, а просто камни. И вы скоморошничали…

Глаза в тусклом свете конюшни потемнели, блеснули злые слезы.

— Так надо, — просто сказал Казимир.

— Кому надо? — Она резко шагнула к нам, под ногами чуть захрустела старая солома. — Дитяткам, что останутся без отца и матери? Люду простому, что дань платить будет? Тем, кто, лишенный крова, по́ миру пойдет?

Рука то и дело дергалась на рукояти, я могла только представить, каким усилием воли она держалась, чтобы не броситься на нас.

— Ты же хотела славу сыскать. — Каз приблизился, положил руки ей на плечи, синие глаза встретились с синими, и у демона были ярче. — Будет шанс. Ты не представляешь, как много можешь сделать, с твоей силой и с твоим сердцем.

Настя прикусила губу и повела плечами, высвобождаясь из рук Каза. Не ответила, только глянула чуть менее злобно, чем на нас.

Я глубоко вдохнула — и выдала заготовленные фразы:

— Настасья Милютовна, ты дала мне клятву верности, но вижу, что ноша стала тяжела и наши пути расходятся. Освобождаю тебя от слова, не держу зла, буду рада, если мы добром разойдемся. И помни, что двери моего дома открыты для тебя.

Она замерла, ошарашенная. Думала, мы ее убалтывать будем, убеждать, что все не то, чем кажется.

Все так, как она говорит, но мы делаем что должны. Кто-то поддержит, кто-то осудит — пусть. Но я не закончила речь.

— Я рада нашему знакомству. За недолгое время ты помогла мне посмотреть на многие вещи иначе. Твоя храбрость и верность идеалам стали откровением. Мир оскудеет без прямых, честных и верных людей. Иди своей дорогой, своей судьбой и живи своим умом.

— Даже если долг велит мне поквитаться с вами? — Меч с голубоватым лезвием взметнулся к моему подбородку в одно неуловимое мгновение, чуть шевельнись — и потечет кровь, омывая клинок. — Я принимаю свободу от клятвы.

Каз и Кощей дернулись было, но я жестом показала, что все нормально. Она имела право злиться. Проклятье, я сама злилась. Почему все это в мою смену?

— Ты не сможешь, мы бессмертные, — просто ответила я на упрек. — Но однажды поймешь нас.

— Никогда! — Филигранное движение — и заныл порез под подбородком.

Я могла изжарить ее молнией, Казимир —