Цена империи. Выбор пути - Игорь Аркадьевич Черепнев

хозяина не мог позволить кайзеру Германии дольше игнорировать присутствие и других гостей, тем более что среди них был еще один наследник престола, но смею надеяться, что мой немецкий кузен остался вполне удовлетворенным нашим более тесным знакомством.

Далее поход продолжался без особых событий и представлял собой рутинную и постоянную работу по схеме: башня – вахты – «Посейдон» – океанография и далее по кругу. Немного добавили адреналина шторм в Бискайском заливе и вынужденная стоянка в порту Виго. Да, именно в той бухте, где капитан Немо потихоньку потрошил затонувшие галеоны с золотом. Что ни говори, а Жюль Верн по-настоящему великий писатель, и его роман я прочитал дважды. В первый раз это было в веке двадцатом, а вторично я это сделал уже веком ранее. Воспоминания об этой книге, да и о нескольких ее экранизациях, вызвали у меня острое желание совершить подводную экскурсию по акватории сей бухты. Но здравый смысл и понимание того, что пребывание в порту десятков кораблей не добавило прозрачности воде, заставили меня отказаться от этой блажи.

Но подводную экскурсию мы с Альбертом все же совершили и тем самым обессмертили наши имена. Это произошло уже после прибытия в Александрию, когда с борта «Посейдона» были сгружены на воду и подготовлены к плаванию два буксирных катера и подводная капсула. Цель нашего путешествия находилась в заливе Абу-Кир примерно в шести километрах от берега на глубине всего лишь десяти метров. Речь шла о легендарном городе Гераклион, о котором писал сам Геродот, и я действительно почувствовал себя капитаном Немо, демонстрируя своему другу затонувший город. Естественно, что фотокамеры были под рукой, и через несколько дней по всему миру пронеслась весть о великом открытии, сравнимом, пожалуй, лишь с раскопками Шлимана. На протяжении нескольких недель на первых полосах большинства газет мира печатались репортажи и фотографии, посвященные Гераклиону. Но недаром говорят, что не стоит дразнить богинь судьбы, ибо мойры зачастую весьма мстительны. Многократно упоминаемые фразы о том, «что имена двух сиятельных особ: Алексея Романова и Альберта Гримальди, получили бессмертие и навечно запечатлены на скрижалях истории», едва не стали пророческими, во всяком случае по отношению ко мне.

На крейсере «Дмитрий Донской» был объявлен угольный аврал, сиречь погрузка топлива для машин, коих было целых две. И догадайтесь, кого из офицеров назначили руководить сим малоприятным процессом? Естественно, самого молодого мичмана Алексея Романова. Помимо того, что сия работа была не только пыльная, но и очень даже грязная, она очень часто заканчивалась травмированием или гибелью матросов, таскающих мешки с углем. И ответственность за недопущение столь печальных событий возлагалась на офицера, контролирующего сей процесс. Безусловно, нам неоднократно рассказывали об этом еще в Морском корпусе, да и немало авторов посвятили сему эпизоду страницы в романах и повестях, и я считал себя вполне готовым к выполнению сего задания. Вот только впервые я был вахтенным мичманом и руководил погрузкой от начала и до конца. Конечно, присмотр со стороны старших офицеров был, но так, вполглаза. У меня уже установилась репутация человека дотошного и требовательного.

Мы грузились великолепным кардифом со склада, принадлежавшего английской торговой компании. А через час после окончания погрузки, когда угольные ямы были заполнены на три четверти (вполне достаточно для следующего перехода), мы отошли от Александрии и взяли курс на Порт-Саид. Следующей точкой нашей экспедиции должен был стать Суэц, где я обязан был посетить нашу военно-морскую базу и форты местной крепости.

В двенадцати милях от Александрии в недрах «Дмитрия Донского» раздался взрыв! Корабль аж подпрыгнул на волнах, многие, в том числе и я, попадали со своих мест, кто-то свалился в воду. Взорвался один из котлов, погибло двое матросов. А еще двое получили ожоги паром. Очень быстро в котельной стало невозможно дышать. Будучи вахтенным мичманом (до конца вахты мне оставалось полсклянки), я возглавил аварийную команду, надо было спуститься вниз, чтобы оценить повреждения и узнать, нет ли течи. Осколком котла пробило борт, но это было выше ватерлинии, а наш крейсер не нес всего боезапаса, да и угольные ямы не были заполнены доверху. Это и спасло корабль. После остановки удалось предотвратить и разгорание пожара, и быстро залатать пробоину, и даже закупорить несколько мелких отверстий, из которых начинала поступать забортная вода.

Очень медленно и осторожно «Дмитрий Донской» вернулся в Александрию. При ревизии угля были обнаружены еще четыре подозрительных куска, по запаху сильно отличающихся от углерода. Это были куски динамита. Это было оценено как покушение на корабль Российского императорского флота и на члена семьи Романовых. За мужество при спасении корабля мне присвоили вне очереди звание лейтенанта и отозвали в Москву, в распоряжение Главного Морского штаба.

Глава пятая

Спас-на-крови

По дороге подлости нельзя сделать только один шаг.

Петр Тодоровский

Санкт-Петербург, Малая Морская улица

3 мая 1889 года

ЕИВ Михаил Николаевич

13 февраля 1889 года в городе Санкт-Петербурге, бывшей столице Российской империи, должно было происходить освящение собора Воскресения Христова. Но, как все у нас всегда происходит, ничего в феврале так и не было готово. И искать, кто же в том был виноват – бесполезно. Иван указывал на Степана, Степан на Демьяна, а тот на Ивана, но уже совершенно другого. Так что открывать храм решено было в начале мая. По этому поводу я и поехал в бывшую столицу. Знаю, что народ назовет его Спас-на-Крови. Он был заложен в память о страшном взрыве, произошедшем восемь лет назад, похоронившем большую часть семейства Романовых, вместе с императором Александром Николаевичем, его супругой и цесаревичем. В этот момент я появился в этом мире. Какое-то время я думал, что целесообразным было бы снести Зимний дворец и построить храм на месте взрыва, но потом решил сделать иначе. Церковь была заложена неподалеку от места происшествия: в квартале на пересечении Малой Морской улицы и Кирпичного переулка. Зимний к этому времени восстановили, в нем было решено создать музей-мемориал семьи Романовых с демонстрацией коллекции произведений искусства, принадлежавших царской семье. Кстати, я приказал перекрасить Зимний в тот самый, знакомый мне с детства цвет: белый с голубым. Оказалось, что голубой пигмент намного дороже красного или кирпичного, которыми выкрашивался дворец ранее. Вот и весь секрет! Открытие Мемориала было решено провести через сорок дней после освящения собора. Со мной была весьма небольшая свита: Кроме Черевина, отвечающего за охрану, в столицу приехали Воронцов-Дашков, у которого были какие-то проблемы с дочерью, и Дмитрий Иванович Менделеев,