Надежда. Адаптация - Алевтина Афанасьева

и шею. Девушка оторопела, когда окровавленные руки расстегнули ей куртку, задрали свитер и рубашку. Мужчина нагнулся и понюхал её оголённый живот с видом, будто это лучший наркотик в мире.

— Пахнёшь отменно! Рожей только не вышла, страшненькая, уж извини.

— Стоп, стоп! Договоримся! Отпусти, принесу, что попросишь! Всё принесу! — быстрым речитативом заговорила Надя.

— Ха, да мы уже договорились, — неожиданно низким голосом произнёс могильщик.

— Оружие, патроны? Что нужно? Еда?

— Всё есть. Тише, не мешай, девочка.

— Отпусти! Да что за… — Надя дёрнулась так сильно, как могла и неожиданно скатилась вниз с парой тел. Могильщик остался наверху. Отшатнувшись, он разочарованно развёл руками.

Омерзение от жуткого места растаяло, сменившись новой опасностью. Надя в отчаянии дёргалась всем телом, но была очень крепко и умело связана. Уткнувшись в рваный бок мёртвого обезглавленного тела, девушка закричала от безысходности, услышав, что могильщик неспешно спускается к ней. Под тяжёлыми шагами похрустывали кости и, казалось, он что-то напевал.

Перекатившись на бок, Надя попыталась, как гусеница, немного отползти, но это оказалось не так просто сделать. Гниющие тела оседали под ней, выпускали газы, проваливались друг в друга. Едва не плача, девушка поняла, что проигрывает. Она сделала последнее усилие, перевалившись на спину, и немного поджала ноги. Могильщик неспешно подошёл, наклонился к ней, и в этот момент Надя брыкнула в его сторону, но не смогла ударить.

— Так вот за что тебе рожу разбили! Слишком живая. Успокойся или прирежу! — недовольно крякнул могильщик.

Он перевернул девушку на живот, принявшись деловито стягивать штаны. Надя заорала так громко как только можно. Внутри была мысль, что услышат не те, но допустить изнасилования она не могла.

— Каждый получит своё. Тебе свобода нужна, а мне — ты. Вот и вся история, выждать надо малость, — бормотал могильщик, пытаясь отстегнуть пряжки её подтяжек.

Надя порадовалась дню, когда надела эти штаны, великоватые на размер, и подпоясалась поверх ремнём.

— Пусти!

— Замолчи, нельзя орать! Это место священно! Не поняла что ли? Отрежу язык!

Лямки штанов не хотели поддаваться, зацепившись за что-то внутри Надиного свитера. Могильщик раздражённо засипел и достал нож. Когда с треском щёлкнула первая резинка, ударив по телу, на Надю накатило бессилие. Оно придавило так, что захотелось умереть на месте!

Могильщик подсунул грязную холодную руку Наде под свитер и начал нащупывать вторую подтяжку. Его трясло от возбуждения, нож подрагивал в руке в опасной близости от спины. Девушка косилась назад, видела блеск окровавленного лезвия и стискивала зубы от бессилия.

— Эй ты!

Окрик с вершины холма заставил могильщика насторожённо замереть. Он подтянул штаны и выпрямился, перехватив нож. Из-за дыма не сразу удалось разглядеть двух мужчин в форме защитного цвета и в берцах. Могильщик приглушённо выругался и потянулся к топорику.

Надя, ошалевшая от ужаса и отвращения, в тот момент была бесконечно рада. Её мольбы услышали и ад отступил. Казалось всё равно, кто эти двое, только бы выбраться отсюда, освободиться от жуткого человека. Ужасам этих мест не было предела. Но Надя надеялась, что самое страшное окажется позади.

Отступив от девушки, могильщик сделал два резких шага навстречу мужчинам. В одной руке он держал нож, в другой топор.

— Чего вам тут?

— Девку сюда давай. Живо, — скомандовал один.

— Ха, она моя, как и всё здесь. Договор есть! Сами знаете! — погрозил иссохшим пальцем могильщик. — Кто нашёл — того и приз! Свалите!

— Отдавай и расходимся. Некогда торговаться.

— Нет, сынок, я первый её нашёл.

Военные переглянулись между собой, один устало вздохнул и щёлкнул затвором. В ответ могильщик покрутил в воздухе топором так ловко, что можно было лишь позавидовать.

— Ты это видел? — ухмыльнулся военный. — Да он больной. Я тя щас уложу мигом.

— Не подходите! Предупреждаю! Моя! — брызгая слюной, заорал могильщик. Он полез наверх по склону, тяжёлыми ботинками ломая трупам кости. Он был готов бороться за свою добычу до конца и на самом деле намеревался сцепиться с мужчинами. — Вон, вон пошли!

Когда могильщик добрался и занёс руку для удара топором, военный без труда перехватил её и с силой двинул под дых. Тот со стоном упал на колени и завалился на бок.

— Лежи и не вставай. Если жить хочешь.

— Да кто ты? Это место моё, я тут работаю. Всё, что попадает сюда, моё.

— Правила устанавливаем мы.

Второй военный спустился к Наде. Постоял, рассматривая её. Потом довольно крякнул, одёрнул девушке свитер, поправил штаны. Ухмыльнулся и небрежно закинул себе на плечо. Он этого Надя отрезвела от боли: разом заныли все раны и ссадины на теле. Сил двигаться не оставалось, но она была счастлива, что покидает это место, пусть даже и таким путём.

— Моя, не троньте!

— Сегодня не твой день.

— Гады! Суки! Не ходите сюда, убью! — в отчаянии завыл могильщик, ползя следом за ними на коленях. — Скоты, да кто вы такие… Нарушили правила! Ненавижу! — со злости он принялся тыкать отвёрткой в одно из тел, вымещая бешенство и продолжая остервенело орать. Потом оторвал у трупа сгнившую руку и в отчаянии бросил вслед военным.

Мужчины несли грязную перепуганную девушку, посмеиваясь между собой над безумцем. Наде сильно пережало живот, жутко болели отбитые рёбра. Она закрыла глаза, едва сдерживая слёзы. Только что она чудом вырвалась из ада, но это не было концом её злоключений.

Девушку не стали развязывать и бросили в кузов на дощатый пол. Огромный грузовик снялся с места и куда-то с рёвом помчался по бездорожью. Мотало сильно. Надю стошнило прямо там, то ли от нервов, то ли от всего произошедшего. Она попыталась подползти ближе к борту, чтобы в одну из щелей видеть дорогу. Но грузовик подпрыгнул на кочке в очередной раз, девушку подбросило, она ударилась головой о стоящий в кузове ящик и отключилась…

39. Лагерь

Было сыро. Голова болела, а тело стало печью, в которой способен плавиться металл. Оно насквозь пропиталось вонью и кровью, их, казалось, уже никогда не смыть. Сейчас от этого не тошнило, всё воспринималось как жуткая данность.

На полу блестели лужи, подёрнутые тонким льдом. Надю изрядно потряхивало от холода: одежда была отсыревшей и грязной. От мыслей, где ей довелось побывать, становилось трудно дышать. Раньше от жуткого унижения, которое удалось пережить, она бы стала сама не своя. Теперь же думалось лишь о том, что повезло и всё обошлось. Было досадно только, что после всех перипетий она не стала сильней, — этого не происходило в той мере, как ожидалось. Каждый новый урок всё так же бил по нервам и выматывал. Надя только и научилась,