Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik

Она подняла глаза на меня, скользнула взглядом по лицу, задержалась на пиджаке, на значке… потом снова на лице. Брови её чуть приподнялись, и Альбина Васильевна аккуратно положила ручку на подставку. Удивленно поправила на переносице очки в серебряной оправе.

— Николай Арсентьевич? — нахмурившись, уточнила она. Бросила короткий взгляд на лежащую рядом газету, с первой полосы которой на секретаря смотрела моя фотография.

— Здравствуйте, — сказал я, входя чуть глубже и останавливаясь у стола и улыбнувшись чуть шире обычного. — Да, вы не ошиблись. Это я.

Женщина медленно кивнула, словно решая, стоит ли верить глазам. Растерянно моргнула, как будто я вошел не из коридора, а материализовался из воздуха.

— Князь… что же вы без предупреждения… без звонка… — проговорила она с лёгким упрёком, в котором, впрочем, чувствовалось больше смущения, чем недовольства.

Она поспешно поднялась со своего места и сделала приглашающий жест рукой. Вышло уверенно, будто она каждый день встречала важных гостей без предварительной записи.

— Если бы вы заранее… хотя бы позвонили, то… — начала она и вдруг запнулась.

Слова, похоже, закончились. Она помолчала, слегка нахмурилась, словно искала нужную фразу. А потом, будто найдя хоть что-то надёжное, осторожно уточнила:

— Может, желаете чаю?

Я покачал головой, прошёл вглубь кабинета и без лишних церемоний устроился на стуле напротив стола хозяйки. С удивлением отметил, что стул оказался удобным, с мягкой спинкой.

— Если бы я испытывал жажду, то заглянул бы в чайную, — заметил я, устраиваясь поудобнее. И стул отозвался поскрипыванием на мои движения. — Уверен, здесь наверняка есть приличное место, где угощают хорошими напитками и не задают лишних вопросов.

— Бросьте, — фыркнула женщина, и в этом звуке ощутилась первая искра жизни. — Ни одно заведение не знает моих секретных рецептов. Там всё наспех, без души. Сегодня, например, был день мяты и чабреца. Завтра, может, решу добавить толики кориандра.

Она наконец окончательно пришла в себя и вернулась на своё место с видом человека, который готов к визиту даже самой непредсказуемой судьбы. Закрыла ежедневник, будто подводила итог дня, не глядя убрала его в ящик. Затем быстро принялась собирать разбросанные документы в две аккуратные стопки: в одну шли письма, во вторую ложились бланки и отчёты. Делала она это уверенно, с отточенной практикой, бросая на страницы короткий взгляд, ровно столько, чтобы отличить важное от срочного.

Я молча наблюдал. Было в её движениях что-то уютное. Как в том, как хозяйка поправляет скатерть перед приходом гостей.

— Вы немного опоздали. И не застали Петра Ильича… — сказала она, заканчивая укладывать бумаги и осторожно заглядывая на меня поверх очков.

— Кого? — не понял я, чуть наклонившись вперёд. Имя вроде бы знакомое, но в голове оно пока не заняло нужное кресло.

— Петра Ильи… — женщина замерла на полуслове. Лоб её легонько сморщился от недоумения. — Я про старшего советника Осипова.

— Точно… — смутился я. В голосе прозвучало не столько раскаяние, сколько честное признание: имя пролетело мимо не зацепившись.

Альбина прищурилась, будто смотрела на ученика, забывшего домашнее задание, но всё же достойного того, чтобы не ставить бедолаге двойку.

— Не говорите, что вы не знали его имени, Николай Арсентьевич, — произнесла она тише, переходя на заговорщический тон. Голос стал чуть теплее, ироничнее, почти доверительный.

А потом она вздохнула.

— Знаете… если бы мне довелось встретить вас до того, как ваши фотокарточки стали публиковать в нашей передовице, — смотря прямо на меня продолжила она, — я бы всё равно поняла, что вы наследник старого князя.

Я чуть склонил голову, не уверенный, считать ли это комплиментом, упрёком или просто наблюдением. Но в её тоне не было ни лести, ни насмешки. Только спокойная уверенность. Как будто это был не вывод, а неоспоримый факт.

— Отчего же? — тихо осведомился я.

Альбина, не торопясь, отложила одну из папок в сторону, как будто это не бумага, а воспоминание, которое лучше пока отставить.

— Он ведь тоже не помнил имён важных людей, — сказала она, глядя не на меня, а куда-то чуть в сторону, в прошлое, где всё было по-другому, но по-своему правильно. — Зато всегда помнил, как зовут пастуха, которого молнией хватило в позапрошлом году.

Я кивнул, не перебивая.

— Как величают повитуху с дома у края леса. Или ту девочку, что потерялась на Троицу и нашлась только к закату, в малиннике. Он знал таких людей по именам. И про мой день рождения, как ни странно, не забывал. Не раз получала от него корзинку со всякими приятными вкусностями. Варенье из лесной земляники, мед с дальней пасеки, пастила из кислых яблочек…

Я вытащил из внутреннего кармана блокнот и щёлкнул ручкой.

— И когда у вас день рождения? — уточнил я с теплом, как будто речь шла не о дате, а о чём-то более тонком, личном.

Альбина внимательно посмотрела на меня и чуть улыбнулась.

— До чего же вы на него похожи, — покачала головой она с лёгкой, почти домашней грустью. — Пятого сентября. И я люблю астры. Такие… простые, осенние.

— Ясно, — кивнул я и, не спеша, записал в блокнот напоминание. Бумага была немного шершавой, ручка двигалась по ней с лёгким сопротивлением, будто даже ей не хотелось отвлекаться на такие мелочи. Записал аккуратно: пятое сентября — день рождения Альбины Васильевны. Астры.

Потом закрыл блокнот, поднял взгляд, и, почти извиняясь за прямоту, пояснил:

— Мне кажется, что старый князь помнил всё, что имело значение и было по-настоящему важным. А остальное… значит, оно и не было нужным, Альбина Васильевна.

Женщина моргнула и сняла очки. Осторожно достала из ящика маленький, расшитый бисером чехол, и выудила из него тряпочку. Принялась старательно протирать стёкла, словно в них вдруг появилась пыль и её нужно было стереть, прежде чем снова смотреть на меня.

— Мне, конечно, льстит, что вы считаете меня важнее Петра Ильича, — сказала она чуть мягче, с оттенком иронии. — Но всё же стоит запомнить его имя.

Она подняла на меня взгляд — ясный, без упрёка, но с лёгким оттенком материнской строгости.

— Поверьте, если вы, как и ваш предшественник, станете величать его то Ванькой, то Ленькой, то явно не