Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

— Так нет больше частной собственности. И выходит, что не их.

— Ну… не, бред.

Если бы.

— Но если так-то… мамка бы точно велела забить. Если всё одно отберут, то хоть бы мясо осталось.[3] Ну, чутка осталось бы…

— Чутка. Надолго его не хватило бы. Идём дальше. Земля также стала бы общей. И работали бы на ней сообща, да, но… смотри, если не твоё, то и распорядиться ты не можешь. Скажем, зерно продавать пойдёшь не на рынок, а только государству. И за ту цену, что оно поставит. Даже если тебе не выгодно. И даже не ты пойдёшь, а этот вот… колхоз.

— Кто?

— Коллективное хозяйство. Колхоз. Председатель его. Главный. Вроде старосты. Вот он продаст. Потом заплатит налоги, купит там чего сочтёт нужным, потому что ж и техника нужна, и топливо, и обслуживать. Ну и отложить надобно. Урожай-то раз в год, а жить придётся целый. И вот что останется, то и разделит на всех работавших. Думаешь, много выйдет?

Метелька ничего не ответил.

А я… когда там Профессор рассказывал про это вот всё… продразвёрстка, талоны, расстрел мешочников, враги народа… это всё казалось далёким.

Страшной сказкой истории.

А вот теперь я прямо шкурой близость этой сказки ощущал.

— А добавь ещё идеи этого придурка про иждивенцев. Кто в них попадёт?

Дети и старики. Я знаю ответ. И Метелька знает. Кривится, смотрит в окно.

— Да и потом… как думаешь, в чьих руках окажется вся власть? И скажи, что ты веришь, что этот человек действительно будет порядочным? Точнее все они, те, кто должен будут следить, чтобы земля обрабатывалась, скотина росла и плодилась, да и в целом-то… все будут честными и за народ радеть, а не за свою выгоду.

Что ещё я знал о том времени?

Только то, что рассказывал Профессор. Надеюсь, Ленка и его не обошла. Я ей говорил, чтоб помогла, если вдруг… она толковая. Да и он тоже.

Так что знаю не так и мало, что самого удивляет.

Трудодни.

И закон «о колосках».[4]

И паспорта. Точнее их отсутствие, которое фактически привязывало людей к земле.[5]

Хотя, если так, я должен буду рассказать и о другом. О всеобщем образовании и школах, что для взрослых, что для детей. О медицине, которая тоже для всех и бесплатная. О возможностях, а они были, пусть я и застал то время краем, но…

О войне. Она тоже была. И возможно, иная страна не выстояла бы. Не справилась бы. Но… как он говорил? История — это то, что случилось. А здесь, в здешнем мире, она пока не случилась.

— Сав, но тогда как? Что делать… где правда?

Сам бы не отказался понять.

— Не знаю, — ответил я честно. — Но… не там, Метелька. Не там.

Они и вправду не стали нападать ночью.

Это да, это было бы глупо, потому что ночью охрана усиливалась. И я даже видел далёкие огоньки фонарей — по окружавшему госпиталь саду бродили патрули. Налет и вовсе выглядел бы глупо. Слишком много здесь собралось вооруженных людей. А ещё большее количество находилось поблизости. Нет, точно я не знал, но на месте Карпа Евстратовича подтянул бы пару десятков жандармских.

Или сразу военных.

А потому в лоб попёр бы только дурак. Господа революционеры дураками не были.

Первой встрепенулась Тьма. И за нею тотчас Призрак. Эта парочка гуляла по госпиталю, вычищая его от мелких тварей. Раз уж я обещал. Да и Мишка вон каждый день заглядывал. И его тень, поглощая полупереваренные остатки тварей, потихоньку становилась плотнее.

Хотя всё одно выглядела комком тумана.

Главное, что не это. Главное, что Тьма резко отвернулась от щели, в которую нырнула мелкая тварюшка, а потом и вовсе отскочила, разом теряя интерес и к щели, и к твари.

Заклекотал Призрак.

— Готовимся, — сказал я, садясь на кровати. И придремавший было Метелька — а тут и вправду можно было только есть, спать и читать учебник латинской грамматики, принесённый заботливою моей сестрицей.

Ладно, был ещё французского языка.

И геральдики.

Но это ж мелочи.

— Чего? — Метелька книгу с живота снял и под кровать положил аккуратно.

— Того. Что-то сейчас начнётся.

Людей в госпитале сегодня было особенно много. То ли праздник какой, то ли выходной, то ли ещё что. Но вот с самого утра шли и шли.

— Надо предупредить? — Метелька подошёл к окну.

Из него виднелся огрызок то ли парка, то ли сада, с уже зазеленевшей травой да чёрными деревьями.

— Не знаю… предупреди…

Я прикрыл глаза и потянулся к теням. Вопрос был лишь один: кто?

— Скажи… скажи, что это связано с тьмой… что-то… кто-то…

Если они использовали Анчеева, то что помешает провернуть этот фокус снова. Но кто?

Тени спешно спустились в холл.

Пост.

И сонный солдатик, разомлевший на солнце, прислонился к стене. Он откровенно дремал, стоя, как умеют это делать некоторые люди.

Сестра милосердия что-то втолковывала крупной старухе. А рядом крутилась девочка, такая вот, словно сошедшая с открытки, в коротеньком пышном платьице, в бантиках и кружевах.

У второй стены, в тени огромной пальмы, что росла в кадке, пряталась парочка. Кажется, то ли целовались, то ли только собирались. Точнее парень собирался, а вот девица крутилась, то и дело тянула шею, поглядывая, словно выискивая кого-то.

Кто из них?

Казак подкручивал усы и строил глазки пухлой даме, которая хихикала и делала вид, что в целом совершенно не интересует её ни казак, ни его усы…

Кто?

Дети.

Троица выскочила из узкого коридора и с гиканьем, воплями понеслась дальше, едва не сбив седовласую монахиню. Та лишь покачала головой и продолжила свой путь. Она толкала коляску, в которой, скособочившийся и сухой, дремал старик.

А ведь хорошая маскировка, но…

От монахини пахло спиртом и камфорой, и ещё самую малость — ладаном. И я знаю её. Она порой заглядывала, приносила в карманах форменного фартука пастилу.

Хорошая женщина.

И глаза у неё добрые.

Но… кто всё-таки?

Где-то рядом. Совсем рядом. Струна натягивается и мне от этого почти больно. Я сосредотачиваюсь на этом ощущении. Оно покажет. И подскажет.

Люди, люди…

Юная девушка с толстой косой придерживает под руку усатого мужчину в больничном халате. Отец? Жених? В этом мире не угадаешь наверняка. Но нет, вот появляется дама с корзинкой, по-хозяйски перехватывает больного под вторую руку. А до