Восьмой район - Алиса Аве

в груди защемило. «Медики должны проверить и сердце», – подумала я. Сны не давали мне быть настоящим Стирателем. Я выходила из них в смятении, обнаруживая в себе противоречие с командами, чувствуя, что не помогает ни дополнительная доза успокоительного, ни ежеутреннее повторение, что «любому порядку необходимы границы». Полет дал мне десять минут сна, перевернул вверх дном правила Ковчега и растревожил мое сердце. Оно кричало и болело. Я искала ответы на множество вопросов разом, и глаза постоянно находили Z-033, который, казалось, держал ответы в кулаке.

Иллюминаторы так и не открылись. Мы выходили из транспортника в свет начинающегося дня. Ступали под чистое небо, слегка поблескивающее защитным колпаком, на сочную зеленую траву в центре небольшой площади города.

«Хортус»[3], – выдала система.

Глава 20

Двое в райском саду

Когда мы глядим друг на друга, два разных мира отражаются в зрачках наших глаз.

Михаил Бахтин

В ослепительном сиянии купола проступал белый город, устремивший к защитному слою острые шпили зданий. Я отступила. Хорошо, что за шлемом не увидеть открытого рта.

Белые здания, белые улицы, сочная зелень насаждений, ровные большие лужайки, чистые стекла высоток, аккуратные кубики домов, снующие золотистые мобили. Люди, смотрящие вперед и внутрь себя.

Я ослепла от нового потока воспоминаний.

– О, Карен, какое очаровательное дитя. – Женщина со взбитой высокой прической наклонилась над коляской, в ней девочка лет двух-трех, одетая в красное платье с оборками. – Как похожа на Калеба.

– Она похожа на нас обоих, Люсинда.

– Совсем от тебя ничего не взяла, папочкина дочка, да, Кассандра. А где вторая? – Женщина выпрямилась. – Ты же не приведешь ее опять на занятия? Октавиан говорит, она что-то складывает из бумаги, пока остальные изучают Мираж.

– Анита не связана с Миражом.

– Как и все эти.

– Я приведу ее.

– Ох, ну тогда хоть маску не забудь…

Маску… Та девочка, Анита, носила маску, скрывающую лицо. Совсем как мой шлем.

– Вперед! Не глазеть! Цель – главное здание! На полную установку отведено два часа.

Стиратели сгружали с транспортника черные контейнеры, система отказывалась предоставлять мне информацию, один из ящиков был больше остальных, его вынесли с осторожностью.

Когда идешь след в след, голова к голове, легко вышагивать и не глазеть по сторонам. Мы походили на огромных муравьев, бегущих по цепочке к муравейнику, ведомые порученным заданием. Город кипел жизнью. Люди в светлых одеяниях, отделанных золотой каймой, прогуливались по кольцевым улицам, спешили в кристальные здания, сидели на витых скамейках в скверах. Они скользили взглядами по веренице чужаков в шлемах и с оружием наперевес и улыбались. Они напоминали обитателей верхних ярусов. Там у людей включались такие пустые и радостные лица в момент объявления тревоги, а здесь это обыденность. Счастливый город пустых лиц. Они жили и не жили одновременно.

– Мама, смотри, почему им можно носить черное?

Стиратели не имели права останавливаться без команды и тем более не имели права общаться с жителями Хортуса. Перед нами стояла девочка в белом платье-колокольчике, с каштановыми кудрями и огромными зелеными глазами. Она показывала на нас пальцем, мы были ей в диковинку.

– Почему у них лица закрыты? Это ведь невежливо, мама.

Женщина не хотела видеть нас, мы противоречили устоявшейся в ее голове идеальной картинке.

– Кто они? Можно я пойду спрошу, кто они?

– Нет, – сказала мать. – Нет, – повторила она громче. Взгляд девочки опустел, она пошла за матерью.

Невмешательство – лучший способ самозащиты. Все, что не вписывается в привычный мир, – потенциальная угроза. Все, что приходит извне, грозит благополучию. В Хортусе желание Старшего Стирателя создать идеальный мир развернулось во всей красе. Общество невмешательства и благополучия. Иллюзия, в которую люди хотели верить и верили. Забудут ли нас мать и дочь через пять минут, как мы свернем за поворот? Забудут, заставят себя забыть.

Я повторяла «нет», как та женщина, пока не изгнала чужие мысли из головы. Программа и без того маячила списком ошибок, ни к чему давать медикам повод повышать дозы инъекций. И все же маленькое слово-предатель вырвалось:

– Жутко.

В затылке словно взорвалась маленькая бомба.

– Прекрасно, – сказали рядом, – от тебя что-то осталось.

Я чуть не остановилась.

Справа вышагивал Z-033.

– Карцер по прибытии на Ковчег, – отчеканила я.

Шлем справа затемнило. Мне не дозволялось видеть лицо Z-033. Голос его тоже искажался, из динамика доносились хрипы и скрежет.

– Когда войдешь в главное здание, поверни направо. – Z-033 подошел ко мне вплотную.

Стиратели молчали. Никто не вскинул оружия, не выставил руки, не остановился. У них нет команды насчет внеконтрольного.

– Карцер по прибытии на Ковчег. – Другие слова не выходили.

– Я открою тебе очередной секрет.

– Отойти, Z-033! Немедленно.

Я уткнула дуло автомата ему в грудь. Он наклонился.

– Давай.

Я нажала спуск.

«Z-033. Статус: внеконтрольный. Неприкосновенность личности подтверждена. Для ликвидации необходим приказ. Направить запрос Старшему Стирателю?»

Его нельзя убить.

– Не надо, Яра, – произнес Z-033.

Что за имя он назвал?

– Вы нарушаете правила. – Я вытянулась по стойке смирно. – Запрещено обращаться к Стирателям.

– Разве я обратился к Стирателю?

Мне захотелось убежать прочь.

Наше замешательство привлекло внимание. Командир поднял руку.

– Вперед!

Я опустила автомат, вереница муравьев продолжила бег. Z-033 дождался, пока мы пробежим, и медленно пошел за нами. Я включила задний вид. Он вертел головой, я невольно повторяла его движения.

Деревья. Кругом росло множество деревьев. Круглые, продолговатые, завитые листья ловили солнечный свет, окрашивали его в зеленый, на землю ложились длинные тени. Под деревьями сидели люди. Они ловили игру света и тени. Я сделала запись. Не знаю зачем. На одном из деревьев, с мягкой округлой шапкой листвы, белели мелкие цветы. Система мгновенно ответила на мой запрос: «Апельсин. Сitrus sinensis – плодовое дерево; вид рода Цитрус семейства Рутовые, порядок Сапиндоцветные, класс Двудольные…» Апельсин. Оранжевый, с ароматной коркой и сочной, яркой мякотью долек под тонкой пленкой кожицы. Спрятанный, оберегаемый и отнятый. Перед глазами посыпались сообщения о немедленном посещении лаборатории, блокиратор возмущался, горел и посылал в мозг сигналы. А я погрузилась в воспоминания об апельсине. Им одновременно пахли и горе, и радость Яры Мёрфи.

Z-033 назвал меня Ярой. Яра Мёрфи любила апельсины, хотя так и не попробовала ни одного.

Я выбилась из колонны, подошла к дереву. Под ним никто не сидел. Сняла шлем. Он поддался с легким шипением. Дерево шелестело, белые цветы дышали, лепестки едва заметно поднимались и опускались. Воздух, полный аромата, насыщенного, сладкого, кружил голову. Он буквально ложился на