Восьмой район - Алиса Аве

– семя есть, толка нет. Много чего еще придумывали… Я родился в период просвещения. В самом начале добровольного бесправия. И именно в детстве впервые столкнулся с генетическими корректировками – набирающим обороты искусством.

Старший Стиратель долго стоял у здания своего университета. Вдыхал и выдыхал, словно впитывая воздух своей юности:

– Вот она, alma mater! Мне твердили, что я гений. Что я вижу саму суть переплетения ДНК. Именно здесь меня посетила мысль, что ДНК – это кусочки разрушенной Вавилонской башни, а человек не дорос до богов. Не позволено. Оттого и ДНК наша, такая выверенная и мультипотенциальная, не доведена до совершенства и крошится от любого небрежного касания. Там же я впервые услышал термин «декоративные дети». Говорили, что вслед за исправлением больных генов мы сумеем исправлять внешнее: лицо, волосы, длину ног, цвет кожи и прочее, прочее – по запросу. Конечно, я, пылкий идеалист, жаждал разгадать секрет бессмертия. В юности мы все немного алхимики и много – альтруисты. Нам бы золото да вечность для всех без исключения! Давай-ка прыгнем еще!

Они прыгнули к следующему этапу жизни Старшего Стирателя:

– Perfectum… Тюрьма духа и лестница возможностей! Предполагал ли я, что встречу основателя «Декоративных детей», вдохновителя движения против стандартных, осознавшего, что есть алхимическое золото и бессмертие? Знал ли, что из-за работы в Perfectum потеряю жену и дочь, но обрету Ковчег? В Perfectum замкнулась первая петля времени, я понял, что все повторяется: миру не нужна стабильность, ему нужна твердая рука одного и тысячи крепких рабочих рук, готовых не есть, не спать, не любить, но служить. И петля не просто замкнулась, она сошлась на мне. Я встретил будущее в буквальном смысле. Увидел себя. Зенон, мы с тобой невероятны, нам двоим позволено увидеть свое прошлое и будущее, коснуться их и поговорить с ними.

– Без меня у тебя бы ничего не получилось. – У Зенона вряд ли получилось бы оборвать упоение Старшего Стирателя.

– Конечно, ты моя любимая тень, лучше той, что я отбрасываю. Но и без меня не было бы тебя, без вот этих отрезков времени, которые я открываю тебе вновь и вновь. Проникающие друг в друга начало и конец, порождающие и стирающие самих себя. Ты – мое любимое детище. И, в отличие от Аниты, бессрочное. Думаю, затмить тебя может только Яра. Но здесь играет свою роль наследственность, слегка усовершенствованная гениальность Дары.

Зенон узнавал тайны, от которых желал спрятаться. Невидимости он лишился и готов был вновь лечь под лазерный скальпель, чтобы вернуть способность растворяться в воздухе и убежать прочь от обрушившегося знания. Самое страшное открылось ему как раз в Хортусе, в кристально чистых помещениях главного здания, к которому они приближались.

Широкое основание – нижняя часть здания – при взгляде со стороны казалось прозрачным. Стоило посмотреть прямо, и ствол становился непроницаемым. Верхняя часть ствола и раскидистые ветви, сверкающие, словно это не крона вовсе, а звезда, упавшая с небес, удерживали этажи, похожие на плоские листья или цветы. Старший Стиратель обожал знаки и символы. Ковчег, дерево, звезды – он во все вкладывал смысл, до конца понятный лишь ему самому. В загадочный разум Старшего Стирателя Зенон углубляться боялся. Чем сильнее вникал, тем больше становился Мёбиусом.

При взгляде на дерево Хортуса Зенон сомневался, поддаться неизбежному или отчаянно молиться о шансе прожить иную жизнь. Песня родилась в горле как протест, мелодия хлынула раньше, чем слова. Сперва он просто бубнил себе под нос. Память всколыхнулась, подсказала куплеты и однообразный припев. Эту песню пела ему бабушка вместо колыбельной. Она говорила, что слова песни когда-то были шуткой, призванной подбодрить людей. Ничего шуточного Зенон в них не находил. «Такая старая песня… Ее пели то ли во время каких-то беспорядков, я и не вспомню сейчас, что именно там творилось. После наступили долгие годы спокойствия, песенка забылась. Но мир любит повторять ошибки. Поэтому не забывай, Зенон…»

На Ковчеге песня вновь всплыла благодаря Мёбиусу. Он спел ее вместо знакомства. Тогда Зенон понял, кто такой Мёбиус, хотя принять так и не смог.

«Надо попросить его подобрать ноты, – подумал Зенон. – Раз уж мы все равно мучаем рояль».

Стиратели приказали ему заткнуться, Зенон послушно замолчал. Песня придала ему уверенности, сквозь иллюзорную красоту Хортуса проступило настоящее. Стиратели выстроились у цели с драгоценной ношей, порученной им Мёбиусом. Продолговатая колба, на которую Зенон упорно не обращал внимания, застыла в воздухе, под ней стояли ящики с грузом.

Внутри главное здание поражало не меньше. Столько воздуха и пространства обитатели Ковчега и представить не могли. Воздух, казалось, проникал сквозь стены и расширял их, чистый, прохладный. В носу появилось слабое пощипывание, опустилось в легкие, наполнило кислородом, взбудоражило. В здании у людей даже походка поменялась. Стиратели, несмотря на диктат блокиратора, оглядывались и перешептывались, выпускали из рук автоматы, расслабляли плечи. Это и нужно было Зенону, Яра включилась, пусть не окончательно, но сильнее, чем прежде. Она повернула направо, быстро пробежала вдоль бьющего из другой стены настоящего источника, нашла Зенона, прятавшегося в нише. Прежде чем нырнуть за ним в коридор, ведущий к корням дерева, она задержалась у воды, наклонилась, сняла шлем и выпила прямо из источника. Зенон ликовал. Яра в самом деле живая!

– Что ты хочешь показать, Зенон? – спросила она.

Звук его имени, произнесенный ее губами, вскружил голову сильнее, чем самый чистый воздух.

Глава 21

Сердце Ковчега

Сердце человеческое – это то место, где затаился дьявол.

Томас Браун

Все мое тело, все органы боролись внутри меня. Блокиратор накалился, шея нестерпимо чесалась, руки дрожали.

– Организм отвергает инъекции, очищается, – кинул вскользь Зенон.

Он держался в стороне, на расстоянии в три широких шага.

– Если бы ты захотела, он бы давно сломался.

– Вместе с моей шеей. – Мне было непривычно говорить с ним.

– Нет, он бы просто перестал работать.

– И что для этого нужно сделать? – спросила я, а сама прижала к груди шлем, будто желая защититься.

Зенон остановился.

– Пожелать, – слишком просто ответил он.

– И кто исполнит мое желание?

Зенон отвернулся, постоял так немного и тихо сказал:

– Да, хорошо они над тобой потрудились.

Я сжала шлем сильнее:

– Напоминаю, ты разговариваешь со Стирателем.

– Я внеконтрольный. Напоминаю.

– Почему твои данные идентичны другому внеконтрольному?

– Прекрасно… и этого не помнишь…

Зенон не смеялся надо мной, он нервничал. Внеконтрольные не носили блокиратор, его состояние объяснялось крайней напряженностью. Нужно надеть шлем и оценить частоту