Восьмой район - Алиса Аве

Мёбиус вызывал его в свои апартаменты и заставлял играть – рояль Зенон ненавидел всей душой, будто он был виновен во всей этой безумной жизни. Музыка давалась ему легко, под величественные мелодии Баха и звонкие переливы Моцарта в голове укладывались бесконечные рассказы Мёбиуса, который открывал Зенону будущее. События превращались в мозаику потрясающих масштабов. «Нет начала, нет конца, – напевал Мёбиус, – кольца вьет свои змея. Не тревожь, разинет рот – и знакомый мир умрет». Лидер вызвала их вновь лишь раз. На индивидуальном летательном модуле они спустились вниз, но не в одно из разрушенных поселений, а в белый город. Так Зенон впервые посетил Хортус и увидел тайну, которую поручили открыть Яре в конкретный час.

А до того он наблюдал за Стирателями, перетасовывающими жизни и смерти детей Ковчега, и долго гадал, кто же из них девочка, которая поцеловала его под дождем.

В транспортнике Яра – он смог запомнить, кто именно носил заветный номер X-011, – села на противоположный край ряда. Зенон делал вид, что увлечен разглядыванием ботинок. Яра держала оружие на расстоянии пяти сантиметров от шлема. Несмотря на ограничивающий сознание блокиратор, она нервничала. Потому что узнала его, пусть смутно, как угрозу или призрак прошлого. Зенон убедил себя в этом. Каждый ее шаг в городе он расценивал как борьбу настоящей Яры и контролируемого блокиратором стража.

– Важный момент, – то и дело напоминал Мёбиус.

К своему удивлению, Зенон больше проникался симпатией к Лидеру, чем к будущему «я». Сейчас они получили задание от нее.

– Почему бы тебе одному не отправиться навстречу приключениям?

– Ты не хочешь встретиться с ней? Свидание? У вас же их было раз-два и обчелся.

Их личные разговоры сводились к перебрасыванию вопросами. Они заканчивали фразы выше на полтона, в одинаковой манере. Зенон приходил в ярость, цедил отрывисто, буравя взглядом точку за плечом собеседника.

– Она не вспомнит меня. Ты думаешь, показал ее живую, подразнил, и я брошусь помогать? Она пустышка, покрытая слоем черной синтетической кожи или во что вы там одеваете Стирателей. Кто знает, может, она скоро потащит своих товарищей на утилизацию?

Мёбиус отмахнулся от раздражения Зенона:

– Она участвовала пока лишь в утилизации отбракованных детей. Мы считаем, не время показывать ей знакомые лица.

– Но мое покажете. Чтобы что? Посмотреть, вспыхнет ли великое чувство?

– Оно вспыхнет, это уже пройденный путь. И ты все откроешь ей.

– Нет.

– Ты действительно веришь, что можешь решать?

Зенон дернулся в сторону невозмутимого Мёбиуса. Тот захохотал:

– Ой, ну ударь еще раз, я даже подставлю вторую щеку. Я же виновник всех бед! Я тут раздаю приказы, скачу и прыгаю, в глубине души верю, что влияю на что-то. Но кто на самом деле пишет музыку, под которую я танцую?

– Сумасшествие заразно.

– Ты скоро оценишь скорость заражения.

– Я не хочу. Покажи ей сам. – Зенон почти молил.

– Если тебя это успокоит, я тоже буду там сегодня. Мы выстрелим в яблочко вместе, одна стрела насквозь прошьет другую.

Зенон прокручивал разговор снова и снова. Транспортник кружил над защитным куполом. Он уже был в этом городе, для Яры же сегодняшний полет стал бы откровением, если бы ей позволили думать собственными мозгами. Блокиратор отнимет у нее понимание происходящего или полностью сотрет из памяти нахождение в запретном городе.

– Нельзя стереть человека полностью, Зенон. Пока хоть кто-то помнит о нем, он воскресает при каждом воспоминании.

С высоты полета транспортника, при открытых иллюминаторах, под прозрачным куполом вырисовывались причудливые границы Хортуса – огромного дерева. Ствол и ветви улиц, дома как корни и крона из постепенно увеличивающихся по высоте зданий. Венчал все белый шпиль, устремляющийся прямо в небо и упирающийся в защитный купол. Главное здание повторяло контуры города и генерировало защиту, чтобы прекрасный запретный Хортус не выжгло солнце и не покрыли пылью сильные ветра. Маленький оазис посреди искореженного Катаклизмом мира. Зенон представлял рассветы и закаты, окрашивающие купол над Хортусом.

Здесь тоже трудились дети Ковчега, те, кого отобрали в наблюдение. Они обслуживали граждан свободного города, как по волшебству исполняли желания, следили за растениями, за чистотой. За тем, чтобы у жителей Хортуса не обнаружилось способностей, – нельзя позволить природе нарушить план Старшего Стирателя неконтролируемыми мутациями. Он заселил город идеальными людьми, не умеющими тревожить рай бога, и внимательно следил, чтобы в пустых душах не взметнулся пламень сознательности.

Сегодня Хортус открылся Яре.

«Яра хотела меня убить», – размышлял Зенон. Но выстрела не последовало. «Внеконтрольный» значило «неприкосновенный», до тех пор, пока не надоест Старшему Стирателю. А ему долго не надоест.

И все же в послушном Стирателе осталось немного Яры. Бродящей в ночи с отверткой наперевес, разнесшей нижний ярус в момент охватившего ее горя. Живой и эмоциональной, постоянно ищущей правды.

Апельсин лежал у нее на ладони. Стиратели стояли чуть поодаль, сдерживаемые программой. Зенон почуял аромат свободы. Шлем висел за спиной, челка падала на глаза, волосы ее отросли.

– Повернешь направо, – сказал он.

Апельсин упал. Зенон сделал шаг вперед, передумал, развернулся к Стирателям. Он не смог прикоснуться к ней, закованной в черную кожу стража. «Она ненастоящая. А твоя Яра не виновата».

Стирателей учили убивать. Ее должны были проверить на подчинение после установки блокиратора. Узнала ли она кого-нибудь из ликвидируемых? Дрогнула ли рука?

Яра убивала новых детей руками медиков, что тоже считается. Она спускалась в отходник, ходила рядом с Зеноном, проверяла, не отлынивают ли от работы назначенные на нижний ярус. Он мог схватить ее за локоть, попытаться вытащить настоящую Яру из черной оболочки живого робота. Зенон вспомнил, как оплакивал ее после операции, считал мертвой до того, как Мёбиус показал посвящение. С момента, как Яру затащили в транспортник, до церемонии в зале Стирателей и встречи с Анитой прошло три месяца. Прежде чем дать Зенону временный отпуск от обязанностей, Старший Стиратель выжал из него максимум. Они прыгали во времени, как вши на головах детей, впервые ступивших в блок дезинфекции. Старший Стиратель наслаждался прыжками:

– Мое детство. Урок истории, любимый наравне с генетикой. Они так похожи, история и генетика, обе хранят память о человечестве. Мы изучали двадцать первый век. Тогда все делали негуманно, пытались подчинить людей – вполне себе среднестатистических, не привыкших в силу генов, социальных факторов и, безусловно, морально-этических ценностей быть рабами. Но их оправдывает отсутствие нужных технологий. Они осуществляли принудительную химическую кастрацию. Живет человек по законам бога, готовится плодиться и размножаться, но не может. Оказывается, он уже мутант