Либелломания: Зимара - Н. Мар

Как только он толкнул дверь, Сырок опять прижал уши и зарычал. А в проёме показался Кайнорт. Дети понеслись к нему, не скидывая наших курток с плеч, и через секунду Бритц оказался прижат к стене кучей радости, на вершину которой взобрался Сырок и вылизывал бледное лицо. Мне повело голову от облегчения. Кайнорт скользнул вниз с дочерью на руках и сел у двери, потому что его, очевидно, уже не держали ноги. Он нашёл глазами мои глаза:

— Привет.

— Привет.

Чтобы представить, как прозвучали привет и его отражение, пришлось бы выйти в открытый космос, снять шлем и — для пущей верности — проткнуть барабанные перепонки.

— Эмбер, я хотел сказать тебе на Урьюи, — Бритц убрал с лица вуаль из меха и кудрей Юфи, точёных, как у него, но тёмных, — то есть я сначала не собирался, а потом их похитили, и я уже мечтал сказать, но боялся, что они погибнут, и тогда уж лучше тебе совсем бы не знать. Юфьелле твоя дочь. Наша с тобой.

— Я… Ты ведь не фи… не фигурально?

— Нахель, лови, она падает.

— Ого! — пробасил Нахель, подхватывая меня у самого пола. — Да я сам падаю!

Мне понадобилась минутка-другая, чтобы кровь вернулась в мозг. Чтобы перестала сжимать и кипятить сердце, которое достигло края, где уже не разбирало, от чего ему больно: от потери или обретения. Дети таращились на меня, но все бриллианты Зимары и даже все собаки мира не могли заставить маленьких воспитанных минори встрять в разговор взрослых.

— Прости, это рвётся из меня так прямо и, наверное, грубо, — продолжал Кай. — Чуть язык себе не отъел, чтобы молчать при встрече эти дни. Я случайно её нашёл. Пять лет назад удочерил просто так: был немножко не в себе, а Миаш к ней привязался, жалко их стало. И только после нашей с тобой встречи в отшельфе, в Ухлур-реке, обнаружилось вдруг, что Юфи — шэзер, и я её биологический отец. И нет, то есть да, я ручаюсь, что мать — это ты.

— Теперь он спросит с тебя за всю сломанную Юфи технику, — ввернул Нахель.

Я только промямлила:

— А мне показали её мёртвую… Вот я идиотка.

«Первое, что следует уяснить об эзерах, это их бессмертие…» — наставлял меня Гу семь лет назад. Ведь наставлял же!

Кайнорт поднялся и опустил Юфи на пол, чтобы шатко подойти ко мне и свалиться рядом:

— Эмбер, не надо. Ты бы всё равно ничего не смогла поделать. Ничего. Я помню, какой истощённой тенью ты покидала Кармин. А на Урьюи стало только хуже, да? В больнице и сейчас ни за что не отдали бы шчере личинку минори, да ещё с минус одной инкарнацией. — Он поправил воротник моей толстовки и тронул молнию под горлом, словно не решался коснуться кожи. — Я не хотел тревожить тебя, когда узнал. Представил, как при мысли о ребёнке… ребёнке от меня… тебя мучит раздрай, и как грызёт чувство вины за ненависть к дочери потому лишь, что она и на меня похожа, и как тяготит, душит прошлое. Теперь я так не думаю, конечно, нет. Понимаешь, среди минори хорошие матери — редкость, если не исключение. Но твоё возвращение в мою жизнь — лучшее, что случилось с Юфи.

Когда ручка Юфи легла в мою ладонь, по сфинксу разнёсся крик. Пронзительный вопль, от которого температура южного полюса понизилась ещё на градус. Нахель подскочил и схватился за пустую кобуру:

— Это кто?

— А, это Альда Хокс, — отмахнулся Бритц, — сделала выбор и обнаружила, что больно убивать, когда любишь, даже если уверен, что иначе убьют тебя.

Я спросила:

— Ты стоял перед этим выбором у кофейни, когда убрал каблук?

Кайнорт кивнул.

— Эмбер, помнишь, я обещал, что у нас дома больше не будет сражений? Я тебя обманул, ангел. Будет новая война, и её придётся вести прямо на Урьюи. Пять лет терпения, два года надежды — и эзеров снова натравят на шчеров и друг на друга. И не будет империи, чтобы вмешаться.

— Дерьмо, — сказал Нахель. — Что же делать?

Бежать или прятаться?

— Не знаю, — признался Бритц.

Мы решили перебраться в гломериду Хокс. Выйдя в залитый кровью переход из крыла в крыло, Кайнорт подобрал голову Йолы — отсечённую рвано, неряшливо — и швырнул в окно. Меня даже не успело стошнить. Альда валялась здесь же: мёртвая, поперёк шмеля с керамбитом в руке. Кай приказал Нахелю собрать её кишки в нутро по возможности целиком, связать и унести в гломериду, пока не сплёлся кокон инкарнации. Красные нити уже проклюнулись кое-где, но тело ещё можно было тащить без пиетета. Полосатая Стерва, разъяснил Кай, пришлась бы кстати на грядущей войне-всех-со-всеми. Но мне показалось, он её просто пожалел. В коридоре сквозило так, что трупное окоченение рисковало вот-вот обернуться глубокой заморозкой.

Глава −37. Бочонок брильянтильядо

Вульгарные шасси гломериды Хокс цеплялись за глину. Нахель, бесцеремонно цапнув дохлую Альду за стриженые волосы, приложил её глаз к замку, и мы оказались внутри. Мостик был задрапирован шелками златопрядов, от безвкусных узоров на которых по телу Бритца прокатилась судорога.

Сивер — робот, пилот, адъютант и просто умница — смахивал алмазную пыль с клоша, который венчал трёхэтажную бульонницу. Поглощённый полымясом экспложабы, робот не насторожился, когда клинкет тихонько шаркнул. И Нахель застал Сивера врасплох. Пилот отправился к Альде в грузовой отсек с непрерывной принудительной антигравитацией, а его голова отдыхала на мостике. С ней беседовал Зеппе (он заглянул, чтобы попрощаться).

Мы с детьми отправились на поиски нормальной еды. И крови. Я бы их и своей напоила, но идти на жертвы не пришлось: в камбузе Альды Хокс стоял высоченный рефрижератор с кровью на любой вкус. Через минуту Миаш и Юфи напоминали счастливых вурдалаков. Они впивали зубки в сырое и жареное мясо и поливали его из баночек кровяным соусом. Потом я устроила их спать в каюте Альды, небезосновательно сочтя её здесь самой безопасной, но на всякий случай обойдя сперва все помещения гломериды. Я стала похожа на пчелиную матку, встревоженную и хлопотливую. Но облегчения не наступало. Моё счастье травили мысли о войне.

Из Кайнорта едва удавалось вытянуть слово: