Чайная буря - Хафса Файзал

Джин с трудом открыл глаза, ибо его веки были тяжелее бочек с порохом. Он увидел, как люди Овна один за другим падают от рук незнакомых ему вампиров, присоединяясь к газетчикам, которые пришли сюда за правдой. А затем он увидел и Овна – она шла прочь, ускользала, пока никто не спохватился ее остановить.

Над ним нависла тень Маттео.

– Джин. Рана смертельная. Позволь мне…

Джин знал, что Андони собирается ему предложить. Как он мог ему помочь. Ему показалось, что он кивнул, но рядом вдруг опять никого не стало – только чьи-то шаги спешили в его сторону. Флик. Она ведь не по нему слезы льет, правда же? Он ведь не настолько ей нравится. Она поцеловала его. С такой нежностью. Джин неожиданно для себя рассмеялся, отчего боль стала острее, холоднее. Ему это понравилось. По крайней мере, умрет он счастливым человеком.

– Джин, – повторяла Флик. Вновь и вновь.

А потом ее отпихнули в сторону. На ее месте возникла девчонка, которая раз за разом вставала между ним и косой смерти. Она жива. Ну конечно, она жива. Это же Арти Казимир. Она никогда не нуждалась в спасении.

– Наконец-то, – пробормотал Джин. Ему еще столько всего нужно было сделать: найти родителей, заново отстроить «Дрейф», окружить любовью девушку с солнечными кудрями и пастельными беретами – но он знал, что Арти сама разыщет кого надо и воссоздаст чайную не хуже прежней. А Флик полюбит кого-нибудь еще.

– Нет, – свирепо рявкнула Арти не своим голосом, но даже она была не силах остановить смерть. – Нет, Джин. Не расслабляйся.

Глаза закрылись сами собой. Он слышал голоса, которые кричат, спорят, исчезают где-то вдали. А затем ощутил боль, не сравнимую ни с какой иной болью – словно из него высасывали жизнь, словно кровь покидала его тело. Ему показалось, что он закричал, но уверенности в этом не было.

А потом что-то придавили к его губам, и кто-то зажал ему нос, заставляя сделать хриплый вдох через рот. Металл. Вкус жидкого металла на языке. Сладкий, кисловатый и острый. Кровь.

И шепот.

– Живи, – сказала смерть ему на ухо. – Ради меня.

Глаза Джина распахнулись – над ним нависло гало лиловых волос, на него смотрели два демонических глаза. Арти. Что-то с ней было не так.

Во рту у нее виднелись клыки. А у него во рту была кровь.

Когда изнутри его охватил жар, Джин по какой-то непонятной причине подумал о кокосах. Потому что так и работало отрицание: разум отказывался верить в очевидную правду и отвлекал себя чем-то другим.

Воспоминание настигло Джина как удар. Спрятавшись за кустом лавандовых астр на лужайке перед охваченным огнем домом особняка Сивангов, одиннадцатилетний Джин вручил Арти кокос. Ее взгляд стал отстраненным, а потом она погрустнела.

Тогда Джин еще не знал, что она была родом из той же страны, что и кокос; он просто решил, что она не знает, как его вскрыть.

И раз уж кокосы радовали людей, он просто обязан был подарить ей немного радости, правда? Джин встал и на неверных ногах доковылял до инструментов садовника, а затем вскрыл ими кокос – так, как следовало вскрывать цейланские кокосы: вбил выемку на макушке кокоса внутрь, а не расколол орех пополам, как поступали с мохнатыми коричневыми кокосами, – и вылил жидкость в грязную чашечку Арти.

– Пей.

Она уставилась на него, словно хотела что-то сказать. Если бы он только знал, что ей не взгрустнулось – она была вампиром. Если бы он только знал, что она опасалась выпить кокосовый сок, так как думала, что вампирам можно только кровь.

– Пей, – настойчиво повторил Джин и встряхнул перед ней кокосом, давая понять, что внутри есть еще жидкость.

Ее взгляд сполз на пульсировавшую вену у него на шее, но она все же сделала глоток. Заморгала и удивленно уставилась на чашку, а потом сделала еще один. И еще. Она перевернула чашку вверх дном и прикончила все, что там было.

Джин не догадывался, что можно двигаться с такой скоростью. Но опять-таки он не знал, кем была Арти. Не догадывался, что изменил ее жизнь, когда привел на кухню в той части дома, которая не пострадала от пожара, и показал ей ящик таких же зеленых кокосов. Не догадывался, что вовсе не из любви к кокосам она смастерила ящик со льдом, дабы сберечь столько кокосов из запасов его отца, сколько получится, а затем, много лет спустя, и сама начала импортировать их из-за моря.

«Это для „Дрейфа“», – говорила она. «Для меня» не прозвучало ни разу.

– Думаю, вампиры могут поддерживать свое существование с помощью кокосов, – как-то раз сказал отец.

– И не пить кровь? – изумленно распахнув глаза, спросил тогда Джин. Это объясняло, почему в кабинете отца валялось столько кокосов – некоторые расколоты, недопитые стаканы с их соком по всей комнате.

Один такой стакан стоял на обеденном столе. Там была мутная жидкость с плавающими в ней белесыми хлопьями. Отец Джина отпил из стакана.

– Похоже, это касается только цейланских кокосов, правда, чтобы сработало, в сок приходится добавлять немного крови.

– Так, значит, ты вампир, папа?

– Будь оно так, твоя мама давно сжила бы меня со свету, дружок, – со смехом ответил отец и дал Джину попробовать из стакана. На вкус жидкость оказалась сладкой, и он вдруг почувствовал себя легче, веселее. – Вкусно, да? Кокосы способны не только служить оружием, но и поднимать настроение.

Как он мог быть так слеп? Арти жила не чаем, а кокосовой водой. Только ее она пила с заметным удовольствием – и больше ничего. Она всегда просила держать запас кокосов «на всякий случай». Куда чаще интересовалась, на каком этапе очередная поставка кокосов – а не чая.

Она ни слова ему не сказала.

Ты был прав, отец, подумал Джин. Вампиры действительно могут поддерживать свое существование кокосами.

– Очнись, – донесся до него голос, который вытянул его из петли виселицы, из-под савана вечной темноты. – Джин, очнись.

Он с трудом открыл глаза и с шипением отвернулся. Все было слишком ярким, слишком белым. И голод – с ума сойти, как он был голоден. Изнывал. Умирал от голода. Разве он не отужинал совсем недавно? Джин провел языком по зубам, чувствуя леденящий, обездвиживающий страх.

Клыки. У него есть клыки. И такой голод утоляла не еда. А кровь.

Арти отодвинулась от него, села на колени. Драпировка ее сари сбилась. На ее лице было написано неприкрытое