Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

человеком и даже целым городом. В нашем случае это, вне всяких сомнений, здание – то самое, в котором мы ныне собрались, с некоторых пор ставшее частью вашего дома, отчего он весь целиком и лишился Пасова покровительства.

Пока все это укладывалось в головах слушателей, Шелк снова оглядел их лица – одно за другим, одно за другим. Все девушки относительно юны, две-три разительно, необычайно красивы, многие, если не большинство, более чем симпатичны, но на Мукор ни в коей степени не похожа ни одна…

– Что сие значит, спросите вы? Означает ли это, что дерево тут же зачахнет, а город погибнет в огне? Нет, вовсе нет. Допустим, у одной из вас имеется кошка на редкость вздорного нрава – вечно кусается, царапается, и, наконец, хозяйка, в гневе вышвырнув ее на улицу, захлопывает за нею дверь. Разумеется, эта кошка, некогда принадлежавшая ей, не погибнет сию же минуту, но если на нее нападет стая псов, защитить ее будет некому, а любой прохожий сможет безнаказанно пришибить ее камнем либо забрать себе. Точно так же выходит и с теми из нас, кто лишается благословения Паса. Сколь мне известно, некоторым среди вас довелось претерпеть одержимость, и спустя пару минут я попрошу одну из них описать пережитое.

Невысокая смуглая девушка у края первого ряда осклабилась, и хотя лицо ее от этого почти нисколько не изменилось, Шелку показалось, будто под девичьей кожей явственно виден череп. Слегка опомнившись, он осознал, что резной набалдашник одолженной Кровью трости с головой львицы в его руках скользок от пота, а испарина, крупными каплями выступившая на лбу, вот-вот потечет в глаза, и поспешил утереть лоб рукавом риз.

– Вот этот предмет за моей спиной был некогда Священным Окном… и вряд ли кто-либо из присутствующих настолько невежественен, что не знает об этом. Когда-то через Окно сие говорил с людским родом сам Владыка Пас, не говоря уж о прочих богах: как всем вам известно, они также говорят с нами при помощи Окон, сооруженных Всевеликим Пасом в равной мере для них и для нас. Разумеется, есть у них и другие способы, позволяющие говорить с нами, и способов этих не перечесть… гадания авгуров – лишь один из них, однако это отнюдь не умаляет значения Окон, главного средства общения богов с людьми. Следовательно, стоит ли удивляться тому, что Пас лишил сей дом своего покровительства, после того как мы оставили его Окно в небрежении, в неисправности? Подчеркиваю: мы, поскольку не снимаю вины и с себя самого. В разгуле демонов виновны все мы, все жители Вирона без исключения! Готовясь к обряду экзорцизма, я сделал все, что сумел, дабы привести в порядок ваше Окно. Очистил и затянул контакты, срастил и соединил заново разорванные кабели, провел кое-какие другие, более сложные ремонтные работы… но у меня, как видите, ничего не вышло. В вашем Окне по-прежнему нет ни проблеска света, ни искорки жизни. Оно закрыто для Паса, и нам остается только надеяться, что он, удовольствовавшись не деянием, но искренностью стремлений исправить упущенное, вновь благословит этот дом, согласно нашим общим мольбам.

С полдюжины девушек начертали в воздухе символ сложения.

Одобрительно кивнув им, Шелк устремил взгляд в лицо невысокой смуглянки.

– Ну а сейчас я обращусь непосредственно к демонице, таящейся среди нас, ибо знаю: она здесь и слышит меня. Слушай же, демоница: великий бог, именуемый Иносущим, отдал тебя в мою власть. У тебя, как нам обоим известно, также имеется окно. Окно твое я способен закрыть и запереть, когда пожелаю. Оставь же дом сей навсегда, не то я сделаю это сегодня же! – провозгласил он, с силой ударив о сцену тростью, одолженной Кровью. – Тебе говорю: изыди!

Девицы вздрогнули, ахнули хором, глумливая ухмылка смуглянки исчезла, как не бывало. Казалось, ее терзал жар, но жар этот на глазах унялся, схлынул, унося с собой и горячечный бред.

– Что ж, пока сказанного мною довольно. Орхидея, недавно я спрашивал Синель, не вселялась ли демоница в тебя, и Синель ответила: нет. Так ли это?

Орхидея кивнула.

– Будь добра, встань и ответь вслух, громко, чтобы все слышали.

Орхидея, поднявшись с места, смущенно откашлялась:

– Нет, патера, в меня демоница не вселялась ни разу… и век бы мне, скажу откровенно, такого счастья не знать.

Несколько из девиц захихикали.

– Не бойся, впредь ни с кем из вас ничего подобного не случится. Полагаю, в этом я смело могу ручаться. Однако тебе, вне всяких сомнений, известно, с кем это уже произошло. Назови их.

– Фиалка и Крассула.

Шелк взмахнул тростью.

– Фиалка и Крассула, встаньте, будьте добры.

Обе нехотя поднялись на ноги. Фиалка оказалась одной из самых высоких, кареглазой брюнеткой с гладкими, глянцевито блестящими волосами, а Крассула – худой, простоватой, скромной до неприметности.

– Однако это не все, – объявил Шелк. – Насколько мне известно, среди вас есть по крайней мере еще одна жертва демоницы. Если ты испытала на себе одержимость, сделай одолжение, встань, хоть Орхидея и не называла твоего имени.

Кровь в заднем ряду с усмешкой пихнул Мускуса локтем, а тот, не прекращая чистки ногтей кончиком длинного ножа, улыбнулся ему в ответ. Девушки зашептались, таращась одна на другую, а невысокая смуглянка медленно поднялась с места.

– Благодарю, дочь моя, – продолжил Шелк. – Да, это ты и есть. Теперь демоница тебя оставила?

– Думаю, да.

– Вот и мне тоже так думается. Как тебя зовут, дочь моя?

– Мак, патера… только мне до сих пор малость не по себе.

– Понятно. Видишь ли, Мак, чуть ранее Орхидея в разговоре со мной обмолвилась о тебе, поскольку… – Тут Шелк едва не сказал, что причиной тому полагает полную внешнюю противоположность Синели, но в последний момент прикусил язык. – Поскольку ты весьма привлекательна с виду. Возможно, сие как-то связано с одержимостью, хотя этого я, разумеется, точно знать не могу. Скажи, Мак, когда ты пребывала во власти демоницы?

– Только что.

– Будь добра, громче. По-моему, тебя не всем слышно.

Мак повысила голос:

– Только что… до тех пор, пока ты, патера, не сказал: изыди.

– А что ты, Мак, чувствовала в это время?

Невысокая смуглая девушка задрожала.

– Нет, если тебе чересчур страшно, не говори. Хочешь, садись на место.

– Знаешь, я… будто бы умерла. Стало плевать на все… и я вроде здесь, однако где-то далеко-далеко. Вижу вокруг все то же самое, а означает оно совсем не то, что раньше… не объяснить что. И люди стали пустыми изнутри, будто одежда, которую никто не носит. Все до единого, кроме тебя.

– А я, – подала голос Фиалка, – перед тем лучшие заколки в прическу воткнула и вдруг взяла да положила одну на умывальник.