Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

class="p1">– Нет, кое-кто помоложе, только не выпытывай кто, если зла мне не хочешь. Проболтаюсь, худо мне будет, – пояснила Синель и, поджав губы, ненадолго умолкла. – Вот влипла, а? Ну да, сдашь ты меня, еще хуже будет, так? Но если промолчу, может, он меня выручит по возможности…

– Тогда не стану настаивать на дальнейших подробностях, – успокоил ее Шелк. – И Орхидее с Кровью ничего не скажу – разве что ради спасения еще кого-либо. Конечно, если за дело возьмется стража, придется сообщить обо всем их следователю, но, полагаю, оставить твой поступок безнаказанным – несправедливость далеко не столь страшная, как выдача на расправу Крови. Что ж, в силу сего обстоятельства от наказания я тебя, так уж и быть, избавлю… ну, почти, если исполнишь, о чем попрошу. Поминальная служба по Дриадели состоится завтра поутру, в одиннадцать часов, в моем мантейоне на Солнечной улице. Орхидея собирается потребовать, чтоб ее посетили вы все, и многие из вас, несомненно, придут. Среди пришедших мне очень хотелось бы видеть тебя, понимаешь?

– Ага, – закивала Синель. – Конечно, патера. Не сомневайся.

– Еще мне хотелось бы, чтоб во время службы ты помолилась и о Дриадели, и об Орхидее, и, разумеется, о себе самой. Согласна ли ты и на это?

– Помолилась… а кому? Иераксу? Ладно, патера, только скажи, что нужно говорить.

Шелк машинально стиснул в ладонях трость Крови, попробовал ее на изгиб.

– Действительно, Иеракс – божество смерти, кальд всех усопших, а значит, являет собою весьма уместный объект поклонения во время любой поминальной службы. Однако завтра день Сциллы, и посему жертву негоже приносить ему одному.

– Ага… только единственная молитва, которую я знаю, это… как ее… малая литания, вот. Пойдет?

Окончательно приняв решение, Шелк отложил трость и подался вперед, к Синели.

– Кроме этого, я хотел бы, чтоб ты помолилась еще одному из богов – богу весьма могущественному, возможно, способному помочь и тебе, и Орхидее, и несчастной Дриадели. Зовется он Иносущим. Известно ли тебе о нем хоть что-нибудь?

Синель отрицательно покачала головой:

– Я, кроме Паса с Эхидной, и по именам-то их никого не помню… ну, если не считать названия дней и месяцев.

– Тогда завтра ты должна открыть ему сердце, – велел Шелк, – и молиться, как не молилась никогда в жизни. Возблагодари его за доброту ко мне, расскажи, как отчаянно тебе… да и всем нам, живущим в этом квартале, нужна его помощь. Если молитва твоя будет искренней, чистосердечной, слова неважны: говори от себя, и этого будет довольно.

– Иносущий… ладно, запомню.

– Ну а теперь я тебя исповедую. Очищу от вины в гибели Дриадели и прочих свершенных тобою греховных делах. Преклони колени… да, вот здесь. На меня смотреть не обязательно.

Половину заброшенного мантейона занимало нечто вроде небольшого театра.

– Старое Окно все еще там, – объяснила Синель, указывая в глубину помещения. – Вроде задника, только занавесом постоянно закрыто. Занавесов у нас, кажется, пять или шесть, а туда, к Окну, мы уходим вытереться да припудриться. Шлангов там уйма – и на полу, и с потолка свисают.

Озадаченный, Шелк не сразу сообразил, что под «шлангами» имеются в виду священные кабели.

– Понимаю, – откликнулся он, – однако описанное тобою небезопасно. Надеюсь, никто из вас не пострадал?

– Как-то одна дуреха, свалившись со сцены, сломала руку, но только из-за того, что здорово перебрала.

– Должно быть, силы Паса воистину оставили это место… чему я вовсе не удивлен. Что ж, хорошо, – вздохнул Шелк, опустив на сиденья сумку и складной триптих. – Спасибо тебе, Синель. Если хочешь, ступай по делам, хотя я предпочел бы, чтоб ты осталась и приняла участие в экзорцизме.

– Если хочешь, патера, останусь, только сбегаю, поесть чего-нибудь ухвачу, ладно?

– Разумеется.

Проводив Синель взглядом, Шелк затворил за ней двери во внутренний двор. Упоминание о еде заставило вспомнить не только о сыре, припасенном на обед для себя, однако скормленном птице, но и о жареных помидорах. Несомненно, Синель побежала в кондитерскую напротив…

Твердо решив отвлечься от дум о съестном, Шелк пожал плечами и раскрыл сумку.

А впрочем, в доме ведь, кажется, имеется кухня. Если Кровь еще не обедал, по завершении экзорцизма он вполне может пригласить к обеду и Шелка… Давно ли он, сидя под смоковницей в саду, созерцал майтеру Розу, поглощавшую свежие булочки? Не один час тому назад, это точно, однако сам он небось не поделился с ней завтраком, а значит, наказан поделом.

– Не стану есть, – пробормотал он себе под нос, вынимая из сумки стеклянные лампады и небольшую скляницу с маслом. – Не стану тешить брюхо, пока кто-нибудь не пригласит к трапезе: тогда и только тогда освобожусь я от сего обета. О Могучая Сфинга, госпожа невзгод и лишений, услышь меня ныне!

Возможно, Орхидея пожелает вновь побеседовать с ним о приготовлениях к завтрашней службе, а судя по ее виду (весьма вероятно, обманчивому, как и множество внешнего), ест она часто и сытно и без труда может позволить себе каприз наподобие миски винограда либо блюда пончиков с персиковой начинкой…

– Мукор, ты здесь? – спросил он в полный голос, больше затем, чтоб заглушить мысли о пище. – Слышишь меня?

Ответа не последовало.

– Я, видишь ли, знаю: это твои проделки. Накануне ты сказала, что последуешь за мной, и утром я узнал твои черты в лице отца Ломелозии. Не ты ли, кстати, пила ее кровь? Ну а совсем недавно я снова узнал твое лицо в лице несчастной Дриадели.

Сделав паузу, Шелк вновь не услышал ни шепота на ухо, ни звука, кроме собственного голоса, отразившегося эхом от голых крылокаменных стен.

– Скажи же хоть что-нибудь!

Заброшенный мантейон исполнился зловещего, тягостного безмолвия.

– А девушка, завизжавшая в этом доме, как раз когда я остановил рядом пневмоглиссер? Не слишком ли для случайного совпадения? Нет, демоница явилась сюда вместе со мной, и эта демоница – ты, Мукор. Не понимаю, как тебе удается проделывать подобные штуки, но знаю: проделываешь их ты.

Стеклянные лампады для переноски пришлось обернуть тряпьем. Разворачивая первую, Шелк мельком, на долю секунды, увидел перед собою лицо Мукор, жуткий оскал мертвой головы, но может, сие ему лишь померещилось. Взяв в обе руки по лампаде, он прохромал к сцене, чтобы взглянуть поближе на громадный размалеванный холст – вероятно, его Синель и имела в виду под занавесом – позади.

Изображение на холсте издевательски, грубо пародировало знаменитый образ Паса на троне, созданный некогда кистью великой Смолевки. Согласно сему изображению, вдобавок к двум головам Пас обладал двумя напряженными удами, каковые и нянчил в ладонях. Преклоняющиеся перед ним люди самозабвенно предавались всем до единого извращениям, о каких Шелк только слышал, и еще полудюжине совершенно для него новых. На оригинальном образе оба служащих Пасу талоса, могучие махины необычайно прекрасного масляно-желтого цвета, завершали