СФСР - Алексей Небоходов

Проход привёл в небольшую комнату – бывший санузел. Кабинки стояли без дверей. На стене напротив висели массивные металлические петли и кольца со следами долгого использования. Здесь не было ни вентиляции, ни свежести – только короткие тяжёлые всплески звуков с искажённым ритмом.

Обнажённые женщины стояли пристёгнутыми к стене кандалами. Их тела были неподвижны, высушены беспомощностью. Лица отвёрнуты, волосы спутаны, взгляды скользили сквозь пространство, не задевая ничего вокруг. Они не говорили – слова давно потеряли смысл, осталась лишь глухая пустота, въевшаяся в их позы и взгляды. Глаза смотрели вникуда или закрывались от бессмысленности происходящего. Рты были приоткрыты, не выражая ничего – ни удивления, ни боли.

Охранники входили по одному. Деловито, без спешки расстёгивали ширинки и мочились на женщин, будто выполняя служебный ритуал. Ни крика, ни ярости, ни возбуждения – только равнодушное исполнение отработанного действия, ставшего частью ежедневного распорядка, как обход или доклад. Их короткий смех звучал буднично, словно плохая шутка, которую уже никто не воспринимает всерьёз.

Андрей застыл на месте. Медленно его рука потянулась к внутреннему карману, достала капсулу и активировала её. Он не целился специально – лишь давал камере запечатлеть увиденное. Не ради сенсации и не ради давления на кого—то, а чтобы однажды напомнить миру, что такое возможно и кто—то это позволил. Не месть, а память – точная и бесстрастная, неподвластная забвению.

Один из охранников повернулся – с выражением, где смешались зевок и безразличие. Андрей затаил дыхание, отступая глубже в тень. Шаги растворились, и он проскользнул обратно незамеченным, став частью мрака. Выйдя наружу, Андрей почувствовал, как воздух стал холоднее – словно мир на мгновение обнажил свою равнодушную сущность. Пространство вокруг казалось шире, но внутри всё сжалось до плотного комка мрачного осознания.

Он понял, что живёт в обществе, где такое стало возможным. Мысли о наказании не возникали – не от чувства безопасности, а потому что потеряли смысл.

Андрея не волновал сюжет, ему не были нужны повороты – в голове крутилось лишь одно: сколько таких мест спрятано под плиткой обыденности, сколько людей проходят мимо, замечая, но не реагируя? Каждый говорит: «Это не про нас», и именно поэтому становится частью происходящего – ведь всё, что допускается молча, касается всех.

Он вернулся к корпусу, избегая взгляда Красниковой, словно малейший контакт мог раскрыть то, что невозможно озвучить. Камеру он не включал – не из осторожности, а потому что после увиденного это казалось кощунственным. Внутри поселилось тяжёлое знание, не требующее объяснений. Некоторые кадры говорят сами за себя, если хватит смелости показать их миру. Или остаются навсегда спрятанными, если уже слишком поздно.

В конце длинного кафельного коридора медицинского блока осталась приоткрытая дверь. Аркадий, шедший последним, скользнул по ней взглядом и замедлил шаг. Что—то в этой щели казалось неправильным. Он подошёл ближе и осторожно толкнул дверь.

Изнутри доносился хрипловатый женский голос – не крик, а приглушённая просьба, застрявшая в горле. В комнате царил тусклый свет и запах лекарств, смешанный с потом и старым страхом. Воздух застывал неподвижными слоями, как пыль на заброшенных вещах.

На койке лежала женщина, привязанная кожаными ремнями. Её тело было высохшим, лицо – измождённым, кожа – пятнистой, будто память о былом. Руки распластаны на простыне, пальцы напряжены, словно пытались удержать что—то невидимое. Голова была повернута к двери, глаза смотрели неподвижно, с напряжением, в котором всё ещё жила надежда.

– Пожалуйста, – выдохнула она, – я уже прошла через всё. Просто скажите… зачем ещё? Я никому не нужна. Отпустите.

Её голос сорвался в глубокую, выжженную тишину, в которой не осталось сил даже на протест. Аркадий почувствовал, как внутри него что—то медленно опустилось глубже, туда, где давно ничего не шевелилось.

Он отступил на полшага, оставив дверь приоткрытой. Позади уже приближались шаги, гулкие и тревожные. Алина вошла и мгновенно поняла ситуацию – не глазами, а внутренним чутьём, словно давно знала о таком, но теперь это стало реальным. Она замерла на мгновение, принимая увиденное, затем вошла в комнату и резко обратилась к медсестре у стола:

– Почему пациентка в таком положении? – спросила она спокойно, почти мягко, но в этой мягкости слышалась натянутая струна.

– Это… добровольное наблюдение, – медсестра сбивалась сразу же. – У неё… нестабильное поведение. Она сама попросила. В прошлом были нарушения.

– Она сама попросила привязать её к кровати? – Алина наклонила голову, прищурив глаза, будто переспрашивая, но на самом деле давая шанс повторить громче и яснее.

– Это… превентивно. Женщины иногда мешают процедурам. Мы заботимся о них.

– Заботитесь? – Алина шагнула ближе. – Вот так? У неё кожа стёрта ремнями, синяк на лбу, она просит о помощи. Это называется заботой?

– Я… позову старшего. Я не уполномочена…

– Не надо, – прервала её Алина, продолжая смотреть прямо в камеру, будто сквозь неё – в глаза тех, кто должен был это увидеть. На её лице не дрогнул ни один мускул, голос звучал ровно и уверенно, словно сказанное было не репликой, а приговором. – Всё необходимое уже прозвучало.

В этот момент Андрей, оставшийся в коридоре, незаметно коснулся экрана планшета и активировал передачу кадров. Женщина на койке, её голос, сбивчивые объяснения медсестры – всё было закодировано и отправлено по защищённому каналу связи.

Экран планшета дрогнул, подтверждая отправку данных и архивацию материала. В коротком мигании сконцентрировалась тяжесть того, от чего уже не отмахнуться. Прошло мгновение, вместившее слишком много.

Андрей повернулся медленно и уверенно, не привлекая внимания. Шаги были ровными и спокойными, на лице – нейтральная маска, скрывавшая тяжесть увиденного. Всё, что должно было стать фактом, уже им стало; всё, что можно было сказать, уже прозвучало.

Группа вышла из здания, не оглядываясь. У выхода ждал начальник лагеря – с той же выученной улыбкой, что и при встрече. Он попытался пошутить. Красникова ответила мягко и благодарно:

– Спасибо за гостеприимство. Уверена, зрители оценят прозрачность вашего учреждения. Такие места важны для стабильности.

Начальник кивнул, не вполне понимая её слов. Он видел только то, что позволено, – то, что не успело стать доказательством.

За воротами лагеря в холодном воздухе губы Андрея чуть дрогнули, но он сжал челюсть. Аркадий смотрел в землю, Алина шла вперёд, зная, что даже короткая пауза может сломать больше, чем откровение.

Дорога к лагерю №4 пролегала по безжизненной промышленной зоне. Ни деревьев, ни солнца – только редкие металлические конструкции, похожие на вымершие скелеты. Табличка у лагеря была старой, с выгоревшими буквами, но рядом сиял новый баннер: «Женская адаптация – путь к