Башни Латераны - Виталий Хонихоев

Внизу, в городе, происходило то же самое. Люди падали на улицах, в домах, на площадях, в лавках и мастерских. Торговец упал прямо у своего прилавка, лицом в мешок с мукой. Руки раскинуты. Дышит еле-еле, грудь поднимается медленно. Женщина с вёдрами выронила их, вода пролилась, она упала на колени, потом на бок. Юбка задралась, волосы растрепались. Лежит неподвижно, дыхание ровное.

Весь город заснул, как по команде.

Город пал без единого выстрела, без единого удара меча. Просто заснул.

Элеонора медленно поднялась на ноги, с трудом, опираясь на холодный камень зубца. Ноги дрожали, подкашивались. Голова кружилась, перед глазами плясали чёрные пятна. Кристалл щита всё ещё пылал на груди, боль не отпускала, пульсировала в висках.

Но она стояла. Единственная на стене. Нет, не единственная.

Безымянная.

Элеонора посмотрела на неё, потом перевела взгляд на лагерь Арнульфа вдалеке. И увидела то, что заставило её сердце сжаться от ужаса. Колонна двинулась. Тысячи людей, организованно, быстро, как единый организм. Прямо к городу, к воротам. Впереди шли маги Огня в красных мантиях, с посохами в руках. Они идут.

Глава 22

Глава 22

Она стояла на коленях, держась за голову обеими руками. Кристалл щита всё ещё горел на груди — нестерпимо, как раскалённое клеймо, вжигающееся в кожу. Боль все еще пульсировала в висках, раскалывала череп изнутри, как будто кто-то медленно, методично вбивал гвоздь между глаз. Но времени на то, чтобы испытывать боль не было. Рядом лежал пожилый сержант лицом вниз, неподвижный, шлем съехал набок, седые усы в пыли. Густав из «Алых Клинков» сидел у зубца, голова опущена на грудь, широкополая шляпа съехала, чёрное перо повисло. Петер и Йоханн, её ученики, лежали без движения. Под Йоханном растекалась тёмная лужа крови из разбитого носа. Лео, сын плотника, лежал на спине у ног Безымянной, руки раскинуты, лицо бледное, как у мертвеца. Все заснули беспробудным магическим сном… беспробудным ли?

На стене стоит Безымянная. Как и стояла — не шевельнув ни мускулом. Её ладони в латных перчатках всё так же покоятся на навершии рукояти боевого молота старого барона. На всей стене, куда хватало взгляда, стояла только она одна.

— Ну конечно… — бормочет Элеонора: — ты же голем, ты же не мертвая и не живая… все с тобой ясно. Погоди-ка… — она хватается за нагревшийся кристалл на шее. Так и есть, думает она, школа Мораны, некромантия, проклятое искусство, воздействие на мозг, совсем как тогда в столице! Но если это школа Мораны…

Элеонора медленно поднялась на ноги — с трудом, опираясь на холодный камень зубца. Ноги дрожали, подкашивались. Голова кружилась, перед глазами плясали чёрные пятна. Кристалл щита всё ещё пылал, боль не отпускала, но она заставила себя держаться, не упасть, не сдаться. Она посмотрела вниз, в город. Весь город спит. Она сжала зубы. Сколько энергии нужно для такого заклинания? Какой величины должен был быть магический круг? Кто смог произнести такое заклинание⁈ В голове сами собой всплыли расчеты и формулы, она быстро прикинула радиус города, магическое давление на единицу площади, словно строгий учитель противным голосом «а теперь рассчитайте примерные затраты маны и размеры магического круга для произнесения заклинания такого рода при условии, что…»

— Пресвятая Триада! — шевельнула она губами. Площадь круга должна была быть огромной! И магозатраты на такое заклинание — чудовищны! Вот чем они занимались все это время! Вот почему не штурмовали как следует — они чертили круг и насыщали его энергией. Ну конечно там же три Архимага и порядка трех сотен магов пониже рангом, они могли себе позволить… но как они обошли ограничение Лоренса на повышение физического сопротивления на квадрат расстояния? Господи, какая она глупая, это же запретная магия, школа Мораны, у них воздействия ментальные, не физические, вот и получилось!

Откуда-то издалека раздался гул. Она обернулась на звук. Боевые трубы. Армия Арнульфа выдвинулась к городу. Тысячи людей, организованно, быстро, как единый организм. Прямо к городу, к воротам. Впереди шли маги Огня в красных мантиях, с посохами в руках. За ними — щитоносцы, копейщики, лучники. До ворот они дойдут быстро.

Хватит думать о теориях, подумала Элеонора, очнись уже, дура! Они идут, а если все будет так как есть — то город падет. И… что это за заклинание? Они спят или умерли? Потеряли сознание или парализованы? Она поспешно наклонилась над Густавом. Старый солдат из «Алых Клинков» сидел у зубца, голова на груди, дышал ровно, глубоко, как младенец. Все-таки спит, с облегчением подумала она, значит не паралич, он может дышать.

Она опустилась на колени рядом с ним, положила руку на его лоб. Кожа холодная, влажная. Закрыла глаза, сосредоточилась. Магия Школы Мораны, ментальная магия — сродни искусству некромантов и малефиков, она запрещена, потому про нее знают не так много. Но способы борьбы с ней были просты и понятны. Стихийная магия бьет некромантию и магию Мораны. Все что нужно — подать жидкий огонь в вены… это болезненно и нужно быть осторожной, но…

Густав вздрогнул, зашипел от боли, схватился за голову. Открыл глаза — широко, испуганно. Моргнул.

— Что… что случилось? Я… заснул? — Голос хриплый, слабый.

Элеонора выдохнула с облегчением: — Густав. Густав, ты слышишь меня? Отлично. Это не так уж и сложно, я могу снимать сон Мораны. Правда это займет… — она выпрямилась и обернулась. На стене спали десятки человек. Внизу в городе — тысячи. Гарнизон состоял из сотен. Чтобы поднять Густава она потратила… сколько? Минуту? Полторы?

— Не успею. — говорит она и бьет себя кулаком в ладонь: — Демоны! Арнульф уже почти у ворот!

— Что⁈ — Густав поднялся на ноги, качнулся, чуть не упал, восстановил равновесие схватившись за крепостной зубец, бросил взгляд за стену: — да чтоб его мать черти в аду драли! Эти ублюдки идут колонной, как на параде! Вот же…

Элеонора выглянула за стену. Вражеская колонна остановилась в сотне метров от ворот. Пыль поднялась облаком, осела медленно. Из строя вышли вперёд пять фигур в красных мантиях — маги Огня. Алые плащи развевались на ветру, как языки пламени. За ними поспешили помощники — молодые ученики, в серых робах, без посохов, сгорбленные под тяжестью ношей. Каждый