Зловещие топи - Виолетта Орлова

ноги и, проследовав в дальний угол кибитки, принялся греметь какими-то ключами, тихо ругаясь себе под нос. Только сейчас клипсянин понял, что в кибитке, где они находились – две двери: одна вела к управляющему, другая, по всей видимости, выходила на улицу. Его догадки подтвердились, ибо задняя дверь неожиданно распахнулась, впустив внутрь волну холодного завывающего ветра. Лошадь неслась во весь опор, кибитка податливо подпрыгивала на ухабах, и добрая порция снега залетела внутрь, охлаждая и приводя в чувство пленников. Уткен вновь подошел к Артуру и, схватив того за плечи, попытался поднять.

– Ну давай же, шевелись!

Безвольный клипсянин никак не помогал ему, но и не препятствовал, поэтому спустя какое-то время Уткену все же удалось дотащить того до границы их тюрьмы и желанной свободы. Мимо замученных пленников проносились облезлые деревья и остроконечные ели, запорошенные снегом. Неожиданно послышался громкий стук в противоположную дверь. Уткен вздрогнул и боязливо покосился себе за спину. Затем он склонился над ничего не понимающим Артуром, приблизил к нему свое лицо и принялся быстро говорить:

– Ты сказал мне как-то, что воровать нехорошо. Что ж, пусть так. Внутренне я согласился с тобой. Но все же это умение помогло нам теперь, ибо я выкрал ключ от обоих дверей. Та, что перед тобой, ведет на свободу, за другой находятся мучители, которые намереваются на нас нажиться. Мы сейчас скачем во весь опор, вряд ли они будут тормозить повозки. Да и потом, пока догадаются, что произошло, ты уже будешь в безопасности. Я столкну тебя вниз, постарайся сгруппироваться поудобнее, чтобы не расшибиться. Ты сейчас слаб, вероятно, действие напитка еще дает о себе знать, но скоро, я уверен, ты придешь в себя. Спрячься получше в Полидексе, заляг на дно, либо же убирайся подальше отсюда.

– Ты… Не попытаешься убежать вместе со мной? – хриплым голосом поинтересовался Артур, сам хорошенько не понимая, чего он внутри себя больше опасается – что Уткен пойдет с ним или, напротив, что он останется. Юноша из Епистофена горько улыбнулся.

– Я никогда не буду для тебя слишком хорошим, да? – неожиданно резко спросил он и добавил с сильной досадой: – Ты прав, я действительно не очень-то и хорош. До знакомства с тобой, вероятно, я вряд ли подумал бы о ком-то еще, кроме самого себя. Я приспособленец. Но ты за столь короткое время стал моим лучшим другом, и, думается мне, я все же немного изменился. Мне лишь не повезло оказаться тогда с Азором, иначе ты не стал бы сомневаться во мне. И, чесслово, лучше бы мне было самому сгинуть на болотах, чем видеть сейчас в твоих глазах этот дурацкий страх, от которого у меня внутри все переворачивается!

В этот момент в противоположную дверь ударили так сильно, что она чуть не слетела с петель. Четверка же из последних сил вытолкнул Артура из кибитки. Сам же он с упрямой решимостью остался стоять на месте, с каким-то странным непередаваемым выражением гордости на избитом лице.

Перед тем, как упасть в грохочущую слякоть, Артуру в голову пришла одна весьма горькая для осознания мысль. Порой лучшие друзья уходят по неподвластным нам причинам, но иногда (а это во сто крат обиднее), они уходят из-за нас самих.

Глава 13. И споткнется защитник, и упадет защищаемый, и все вместе погибнут

День, когда Артура осудили на пребывание в колонии, выдался прескверным. Хотя бы начать с того, что на лице Даниела ужасающим пятном расплывался внушительных размеров синяк. Укоряющий, звенящий от праведного возмущения голос матери наполнял комнату так, что, казалось, гнездим лопнет от одного только его громкого звучания, а череп, с удобством расположившийся на другом конце стола, ехидно ухмылялся, показывая всем присутствующим свои желтые зубы.

– Дани, мой мальчик, что на тебя нашло? Вот уж никогда бы не подумала, что сын столь уважаемых в Беру людей (не простых людей – академиков!) вдруг ввяжется в пошлую драку! Да и где, скажи, пожалуйста, ты научился так махать кулаками? Разве в энциклопедиях, что мы дарили тебе, можно было почерпнуть подобную гадость?

Сын достопочтенных академиков был хмур, как оюньская туча. Он не высказывал ни слова в свое оправдание, но когда мать, наконец, закончила обвинительную речь, он тяжело вздохнул и серьезно вымолвил:

– Прости меня, мама. Я раньше никогда не дрался и, наверное, вряд ли решусь повторить подобное в будущем. Но о содеянном я почти не жалею, кроме того, что доставил вам с папой немало хлопот и волнений.

– Но Дани!

– Увидев его самодовольную ухмыляющуюся физиономию, я просто не сдержался. И лучше бы ему вообще сейчас не показываться мне на глаза!

– Мало того, что о нас и так стали злословить в последнее время, а теперь эта возмутительная драка на глазах у всех! Теперь в глазах общественности мы не только считаемся друзьями малолетнего преступника, но еще и сами показываем дурной пример!

– Мама!

– Нет, я, разумеется, не считаю твоего друга злодеем, но если спросить наших гнездимных соседей… Эллоизу и ее мужа… Моих подруг по университету… Ты понимаешь, что о нас говорят другие?

– Наплевать! – презрительно фыркнул Даниел и решительно встал из-за стола. Продолжать беседу в том же ключе не было никакого смысла.

– Вот это ответ настоящего мужчины! – тихонько поддержал сына Элоджий Фук, однако разъяренная жена смерила мужа таким взглядом, что тот смущенно замолчал и неловко покрутил в руках череп, намереваясь, очевидно, таким нехитрым маневром отвлечь внимание достопочтенной супруги. Госпожа Плазмодия очень редко выходила из себя, она в целом была послушна и тиха, однако сегодня был слишком волнительный день даже для ее спокойной и кроткой натуры.

– И выкинь ты эту гадкую змею в мусорный бак! – продолжила кричать в спину уходившему сыну разъяренная мать.

– Не держи на нее зла, Рикки. Она всего лишь женщина, этим все сказано, – тихонько, как бы сам себе прошептал Даниел, и на его рубашке тут же оранжевым пятном проявилась ящерица. Вид у Рикки был сочувствующий и понимающий, ибо рептилия являлась весьма сообразительной для своего вида.

Сегодня с самого утра все пошло наперекосяк. Во-первых, суд. Жестокую расправу над лучшим другом Даниел предпочел бы поскорее забыть, да только из памяти ведь не вырежешь события, как из листа картона – фигуры. Разговор с Артуром разрозненными обрывками проносился у него в голове, сменяясь на неприятные образы и сцены – унизительные допросы, гнусную клевету в адрес подсудимого, неожиданный отказ адвоката от защиты… Снова возник момент, как бедный друг стоит за решеткой, пытаясь