Зловещие топи - Виолетта Орлова

к нему и уже хотел, по всей видимости, предложить ему удар ногой в качестве побуждающего аргумента, однако Четверка неожиданно суетливо вскочил на ноги и помог Артуру подняться. Казалось, коренастого юношу коробила сама мысль о том, что с его другом будут обращаться так же неуважительно, как с ним несколько минут назад.

– Шагай давай, – ограничился грубой фразой клоун, и Артур, пошатываясь в такт движениям кибитки, послушно поплелся за конвоиром, с ужасом чувствуя, как вся еда, съеденная вчера, отчаянно просится наружу. От цирка с многообещающим названием «Славное послевкусие» послевкусие на деле оказывалось не таким уж и приятным.

Господин Вольф величественно восседал в своем кабинете, и выглядел несколько иначе, нежели в первую их встречу. Лицо его уже вовсе не казалось столь добродушным и милым, скорее безразлично-жестоким. Интересно, каким человеком он сам считал себя? Без сомнения, он был высокого мнения о своей персоне. Он заботился о животных лучше, чем иной отец заботится о своих детях. Но между тем он был отвратителен, ибо хорошее отношение к меньшим братьям вовсе не снимает ответственности за несоблюдение принципа любви по отношению к братьям старшим, то есть к людям.

Сейчас директор вел себя спокойно и не выражал никаких признаков агрессии.

– Присаживайся, – вежливо сказал он Артуру, указав на обитый бархатом стул напротив себя. Юноша с удовольствием подчинился, будучи не в состоянии долгое время удерживать себя на ногах. Перед глазами мельтешило, но тем не менее от его взгляда не ускользнули некоторые весьма неприятные детали: так, он увидел, что правая рука управляющего с золотым кольцом на большом пальце выпачкана в крови, а стул, на котором сидел Артур, украшен темно-красными брызгами. Очевидно, на этом же месте не так давно истязали Четверку. Клипсянин глубоко вдохнул в легкие воздух, внутренне готовясь к тому, что его ждет. Впрочем, он все же немного ошибся, ибо разговор пошел совсем в ином ключе.

– Полагаешь, я буду бить тебя? – с какой-то особой злодейской ухмылкой на устах поинтересовался лицемерный директор.

– А что, для этого есть повод? – вопросом на вопрос ответил Артур. Управляющий с наигранным огорчением покачал головой.

– Где все остальные? – спросил он без особой надежды.

– Не знаю.

– Твой приятель тоже не знал. В принципе, я мог бы довольствоваться вами двоими. Хочу, чтобы ты понимал кое-что. Мы – бедные артисты и вынуждены влачить тяжкое существование, но судьба преподнесла нам неплохой подарок в виде сбежавших преступников. За двоих я бы смог получить по мешочку с венгериками. Конечно, это не особенно обогатит меня, но, по крайней мере, позволит купить первоклассный корм для моих животных. За всю вашу компанию, разумеется, я бы выручил куда больше. Я пытался побеседовать с твоим другом, но он оказался крайне упрямым и несообразительным, что, признаюсь, вывело меня из себя. Я не жесток, просто не люблю людей. Имею ведь я на это право? – он замолчал и покосился на Артура, словно ожидая его одобрения.

Но юноша молчал, совершенно не представляя, что можно сказать на данную сентенцию, поэтому управляющий продолжил свою странную речь:

– Полагаю, ты тоже окажешься столь же упрямым и несообразительным, поэтому я не буду допрашивать тебя в том же духе, тем более что я порядком утомился. Дрессировать собак и то проще. Но одну вещь я все же хотел бы от тебя услышать.

Господин Вольф поднялся на ноги, подошел к невысокому старомодному шкафчику, который из-за движения кибитки трясся и подпрыгивал на своих ножках, и достал из него небольшую стопку макулатуры. Повертев в руках газеты, он аккуратно, словно карты в игре пасьянс, разложил их на столе перед Артуром. Юноша с удивлением скосил глаза на заголовки. «Скандал на Дереве», «Дейра разочаровалась в своем любимце», «Пройдоха из Клипса очаровал судей», «Процесс года: бродяга против богача», «Школьник зарезал присяжного», «Армутский соблазнитель строит козни» – вот неполный список всех этих абсурдных, нелепых и совершенно несправедливых заголовков. Везде крупным планом было его лицо, причем всякий раз художник пытался изобразить что-то свое: на одних страницах Артур выглядел коварным соблазнителем, на других затравленным мальчиком, на третьих – совершенным головорезом. Иной раз сходство с оригиналом было минимальным, впрочем, кого это волновало?

– Я еду из Беру, а там вот уже полсмрадня твердят об одном и том же. Впрочем, это еще оюньские газеты, сейчас страсти немного поутихли. Я собираю столичную макулатуру в надежде, что какая-нибудь газетенка пригодится мне в будущем. Похоже, этот момент настал. Ты весьма знаменитая пташка, которая попыталась улететь из золотой клетки. Как думаешь, что теперь будут писать в газетах? Впрочем, это опять отступление. Меня же интересует другое.

Словно фокусник, управляющий достал из кармана уже порядком измятый лист, на котором было написано: «Розыск». На Артура с листовки смотрело смелое лицо Оделян, воинствующее – Единицы, робкое – Четверки, красивое – Азора, надменное – Спайки и циничное – Чанга. Не ко всем из них Артур успел привыкнуть за время заточения в Доргейме, однако сейчас, с тоской глядя на них, юноша ощутил в сердце странную печаль. Что стало с ними? Неужели Тень и правда призвала их обратно? Что ж, в этом случае участь их незавидна. И самое ужасное заключалось в том, что ему так и не удалось помочь сестре Тода.

Охваченный грустными мыслями, юноша забыл про одну деталь, которая, между тем, сразу бросалась в глаза. На картинке не было его собственного лица! А имя его не значилось наряду с остальными. Как только он это осознал в полной мере, то поднял глаза на управляющего, из чего мужчина сделал вывод, что тот прекрасно все понял.

– Я вот задаюсь вопросом, – медленно проговорил хозяин цирка, внимательно наблюдая за мимикой пленника, – почему столь известный преступник, чье, не лишенное привлекательности, лицо попало на все номера оюньских газет, не фигурирует на этом листе? Разве ты не сбежал вместе с остальными? Как раз-таки именно тебя я бы изобразил в первую очередь. Ведь поимка такого интересного и привлекательного преступника вызовет новую волну общественного интереса. Но тебя здесь нет. Как ты это объяснишь?

– Я… не знаю, – вновь, как заклинание, повторил юноша. Он действительно не имел понятия, а сейчас, когда все беды скопом навалились на него, он вообще не мог трезво рассуждать. Почему его не объявили в розыск? Неужели забыли про него? Возможна ли подобная беспечность в делах столь важных? Все это странно, непонятно. Вновь и вновь юноша возвращался к тому, что происходило в Доргейме, а затем все его внимание полностью сконцентрировалось на личности Уткена.

Страшное недоверие