Зловещие топи - Виолетта Орлова

– А ты получше следи за своим брюхом, – нравоучительно ответил ему Спайки, который в настоящее время вливал в себя лимонад и тоже был не очень-то счастлив.

Между тем сцена из обеденной постепенно начала преображаться для выступления. Появились табуреты, лестницы, разноцветные обручи, ковры, канаты, тюфяки, набитые гречихой, сиреневые флажки и шарики. Воздушных шаров стало так много, что они заполнили все пространство. Сцену теперь покрывал разноцветный рис, приятно шуршавший под ногами. Где-то за темной драпировкой послышался лай собак и топот копыт, заиграла загадочная музыка, не лишенная армутского колорита.

Объевшиеся беглецы, слишком уставшие, чтобы лишний раз двигаться, продолжали безучастно сидеть на своих местах, вяло наблюдая за тем, как обычный шатер превращается в чудесный мир иллюзий. Счастливчики получили право смотреть представление, не имея при себе билетов; что же, они, надо сказать, без особенного энтузиазма воспользовались этой чудесной возможностью, каждую секунду борясь со сном. Таинственный полумрак, мягкое тепло, исходящее от факелов, всеобщая суета, легкий гомон, похожий на жужжание пчел в оюньский день, обилие странной еды – все, казалось, способствовало тому, чтобы погрузить путников в долгожданный сон. Впервые после побега их отряду удалось найти более-менее надежное пристанище, где им пообещали оказать помощь.

Артур еще в начале старался держать происходящее под контролем, однако вскоре он сдался и заснул, откинувшись на своем мягком кресле. По левую сторону от него огромным холмом возвышался Единица, храпевший так сильно, что звуки, производимые им, можно было вполне принять за скверный аккомпанемент к представлению. Люди, сидевшие аккурат за рослым юношей, пытались выглядывать у него из-под мышек, вставать, а один чудак даже пролез под кресло и наблюдал за сценой снизу. По правую руку от Артура калачиком свернулся робкий Четверка, который везде чувствовал себя неловко. Рядом с царственной осанкой восседала Одди, холодная и неприступная, а с ней – и Спайки, жутко страдающий от жажды и ежесекундно вливающий в себя лимонад из высокого бумажного стакана.

В цирк постоянно прибывали новые люди – деревенские жители, которые и выглядели, как подобает провинциалам, – то есть просто и непритязательно. Одни из них горланили во всю глотку, другие тискали своих спутниц, третьи ругались и жадно поглощали попкорн, четвертые нетерпеливо скандировали, желая поскорее увидеть столь желанное зрелище.

Сложно было сказать, сколько времени клипсянин пробыл в забытьи. Когда же он очнулся, все было словно в дурмане. Голова его кружилась, предметы выглядели нечеткими. Сцена с мерцающими факелами, казалось, то удалялась, то приближалась к нему, причем без малейшего его участия. Какие-то разноцветные дамы атлетичного телосложения висели прямо под куполом, и бедному юноше почудилось, что они сейчас с высоты сверзятся прямо им на головы. Потом откуда-то галопом пронеслись черногривые лошади, раздражающе сверкающие и расплывчатые, как, впрочем, и все в этом обманчивом зале. Артур хотел было подняться на ноги, но тут же вновь повалился в кресло, не имея в себе достаточно сил, чтобы двигаться. Сзади на него тут же недовольно зашипели люди, похожие на растревоженных гусынь с птичьего двора:

– Сиди смирно, парень! Ничего за тобой не видно!

Клипсянин смутно понимал в эту минуту происходящее, ибо ему было по-настоящему плохо. Его страшно мутило от съеденной еды и запахов конского навоза, голова его разрывалась от диких воплей и аплодисментов, в глазах беспорядочно мелькали потные люди, мокрые кони, уродливые клоуны – и каждый последующий номер имел какое-то тошнотворное мерзкое послевкусие.

В какой-то момент юноша с огромным удивлением увидел перед собой на сцене Единицу. И так странно это было, ведь всего лишь несколько минут назад тот беззаботно храпел по соседству, мешая зрителям. Артур с напряжением уставился вперед, силясь удерживать веки в открытом положении. Рослый юноша как будто участвовал наряду с другими актерами в представлении. Впрочем, что-то все же было не так. Если остальные выполняли работу по собственному желанию, то тут, казалось, ситуация была прямо противоположной, ибо Питбуль выглядел до смерти испуганным.

Сначала за ним бежала свора каких-то не то собак, не то волков, затем его пытались пристрелить из арбалета, в иной раз какой-то иллюзионист с ожесточением отрезал у него руку, а затем возвращал на место под одобрительные визги толпы, но самое главное, что все эти манипуляции проводились без особого на то желания самого участника. Единица был ужасающе бледен, зрачки его расширились от неприкрытого испуга, он дышал, как загнанная лошадь, а громадная грудь его сотрясалась от беззвучных рыданий. Кажется, он вопил и стенал, но ничего было не разобрать. Клипсянин с недоумением смотрел представление, и в какой-то момент ему даже почудилось, что он продолжает спать и видит странный сон – настолько все происходящее казалось абсурдным и иллюзорным. Затем он вновь потерял способность соображать, и на сей раз – уже до самого утра.

Очнулся Артур от неприятного осознания того, что голова его, да и все тело ходило ходуном. С трудом разлепив глаза, юноша осмотрелся. Он полулежал в каком-то тесном помещении, которое вполне могло бы сойти за чулан, да только вроде в передвижных кибитках не имелось никаких чуланов. Очевидно, цирк «Славное послевкусие» уже тронулся в путь, отчего все тряслось и мельтешило со столь раздражающей интенсивностью. Юноша почувствовал острый рвотный спазм – его нещадно укачивало, а тело болело так, будто вчера его весь день били ногами. Неужели сказались последствия длительного перехода и постоянных недоеданий? Или подступающая болезнь была тому виной? Артур не знал, но, думая об этом, он и впрямь почувствовал нечто сродни лихорадке.

В помещении было темно, однако уже спустя минуту эта досадная проблема разрешилась очень странным образом – дверь настежь распахнулась, впустив в темноту дневной свет и еще что-то бесформенное и жесткое, что бесцеремонно упало на Артура, наполовину придавив его собой. К своему ужасу, клипсянин увидел Жабу, который, впрочем, столь мало походил на самого себя, что Артуру пришлось несколько секунд таращиться на его лицо, чтобы узнать. А потом дверь вновь закрылась, подобно занавесу в цирке, и темнота поглотила в себе страшное видение. Жаба простонал от боли и попытался сесть рядом с Артуром.

– Что происходит? – взволнованным голосом поинтересовался клипсянин, впрочем, не двигаясь с места, ибо на совершение чего-то более существенного, чем обычный вопрос, у него не имелось достаточных сил.

– Караван снова в пути. Скоро прибудем в Полидексу, – слабым дрожащим голосом выдавил из себя избитый юноша.

– Что с твоим лицом? Кто тебя ударил?

– Нам очень не повезло, братишка, – с какой-то горькой усмешкой вымолвил Уткен, зажимая обеими руками нос и