Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– А я умею как мама. А что, разве тёмные владеют исцелением?

Саша даже нож убрала куда-то в маленькие аккуратные ножны на поясе. Где только раздобыла. Сжала кулаки – и все осколки в Карининых ранах дёрнулись вверх.

– Ай, что…

И разжала. Осколки взмыли над раной маленьким красным блестящим облаком.

– Я не умею уничтожать, – сказала Саша.

– Я уберу. Спасибо! А зарастишь раны?

Гюрза хлопнул в ладоши, и стекло скомкалось в полупрозрачное марево. Сжал кулаки – и марево исчезло. Раньше он, кажется, ничего не мог так быстро – ни сотворить, ни убрать.

– А я думала, тёмные с одного раза умеют, – сказала Саша и подула Карине на левую коленку и на правую. Что?..

Но ранки заросли. Гладкая кожа. Только синяки остались.

– Их я не исцелю, – сказала Саша, – ты что, с разбега падала?

– Благодарю тебя, – сказал Гюрза, – иди к отцу.

– Не стоит благодарности.

Но Людвиг вышел сам – с прямой спиной.

– Вы ещё здесь? И дочь мне отвлекаете.

– Прости, король, – сказал Гюрза, – мы уходим.

– Мне напомнить, что ваши спальни в разных местах?

– Мы идём на твою лужайку, – сказал Гюрза, – вдохнуть воздуха. И потом, мы уже слишком часто проводили время вдвоём, чтоб нашу репутацию могло что-то там спасти.

– Её, – Саша подошла его обнять, и он как будто выдохнул, – её. Твоя-то уж испорчена давным-давно.

– Кто, я испорчена? Оттого, что мы с Гюрзой вместе гуляем?..

– Ой, папа, – отмахнулась Саша, – да пусть уже идут куда хотят. Ты расскажешь мне про битву?

– Битву с кем?

– Ты очень скромен, но эти двое мне уже всё поведали. Ты победил ночную тварь. Ты очень устал?

– Пошли, – шепнул Гюрза Карине в ухо, – пошли, пошли, я не могу на это смотреть.

И они пошли.

* * *

Снаружи оказалось очень холодно. Холодная трава щекотала пальцы. Пустые прилавки, и только из шатров нет-нет да и доносился смех, нет-нет да и выскальзывал луч света. И всё равно – снаружи никого.

– А представляешь, – Гюрза зачем-то говорил шёпотом, под стать остальной тишине, – представляешь, если Людвиг и вправду тут ходил. Ну, не Людвиг, а тот, кто владел телом.

– И что, от него можно было спрятаться в шатре?

– Спасает запертая дверь чаще всего. Любая дверь.

– А почему тогда ко мне оно проникло? И той ночью, с твоим отцом…

– Какой ещё ночью?

Ой. Гюрза аж замер, а тут и на ходу-то мёрзнешь, не то что когда стоишь.

– Ну не сердись, – она заозиралась, будто все эльфы из своих шатров только её и слушали. А кто же знает! – Меня ваш замок привёл. То пол горячий, то холодный. И я дошла до кабинета твоего отца, а там вот этот вот требовал крови. Говорил, без неё не выдержит.

– И что отец?..

– Сказал, что Людвиг может справиться сам, и посоветовал ему пить кофе. А я-то думала, чего он такой стрёмный…

– Чего он какой?

– Ну, не похож на себя. Страшный. Не в себе, странный какой-то.

– Ну, не в себе он точно был. Погоди, ты уверена, что отец ничем его не поил?

– Абсолютно.

– Просто вот эта добровольно отданная кровь…

Какой здесь свежий воздух, когда ярмарка спит! Будто сочную, юную траву растёр в ладонях кто-то, кто тайно счастлив. И розовые лепестки ещё. Свежо и сладко.

– Если б отец вдруг поделился, тварь бы победила. Людвиг, наверное, в минуту слабости просил.

– Попросишь тут!

А где они, кстати, шли? От света – в темноту.

– Нам куда вообще?

– Ой, извини, – сказал Гюрза, – ты сходишь со мной в Сады? Я должен был с самого начала это спросить.

– Зачем? Детишки, небось, спят все.

– Да нет же: Сашин смех! Что думаешь – Людвиг вернёт его на место?

– Так если он вроде нормальный?

– Не знаю, – сказал Гюрза, – мне кажется, веселье его раздражало и до всякого…

– У вас тут что, не умирают навсегда?

– Только в последний кон, а у него последним не был.

– А ты заранее знаешь, когда кон последний?

– Да.

До́ма были, допустим, церкви. А здесь как же?

– А кто у вас сотворил мир?

– Ну и разговор ты выбрала для ночи. А на вашей стороне, что ли, это доподлинно знают?

– Ты вот сейчас уходишь от ответа прямо как твой отец.

– Да знаешь ли что!.. Ладно, слушай: раньше мир был расколот, и эльфы и русалки жили на одной стороне, а люди на другой. Мир всё время крошился и сушился – наш, где люди, потому что без сказки и тумана всё быстро портится. Пожары и землетрясения. Потом две части соединили, стало лучше. Но отец всё равно землю время от времени кутает в болота – чтобы уж точно ничего не рухнуло. Чтобы земля выдохнула. А Людвиг потом осушает. Почва плодородная… У нас есть День Раскола, День Соединения, День преломления света. На него подарки дарят.

Мир всё время крошился и сушился…

– А на вашей стороне-то всё в порядке?

– Ну да. Ты сейчас снова скажешь, что у нас там всё ужасно?

– Да нет… Мне показалось: дышать тяжело, как под одеялом.

– Показалось ему!

Но до чего трава всё-таки мокрая. Впервые в жизни захотелось надеть тёплые носки.

Глава 16

– Мы только посмотреть, – сказал Гюрза. – Я хочу просто узнать, там её смех или нет.

– А мы ничего не разрушим? Ну, как с розой вышло?

Гюрза шёл быстро и зачем-то пригибался. Зачем? Тут нет проходной. Никакая воспитательница их не поймает в этой траве и не велит – а что можно велеть? И не велит идти на кухню и там до блеска натирать тарелки. Нет, недостаточно нудно! Не велит… да ничего никто не велит.

– А от кого ты прячешься-то?

Гюрза вздрогнул.

– Ни от кого, – сказал, – просто не могу привыкнуть, что больше здесь не заперт. Не живу.

– А точно не будет лучше, чтоб Людвиг Саше сам его вернул? Смех этот несчастный.

– Я боюсь, он не сможет.

– Почему? Сам же запирал.

– Кто из нас с этой стороны – ты или я? Кто из нас тут жил всю жизнь?

Ну и пожалуйста. Она обогнала его, пошла вперёд – неважно куда. Скоро она упрётся в забор Садов и уже там подумает.

– Карина! Ну вот что ты… Ты просто каждый раз так говоришь, будто бы точно уверена – а как ты можешь быть уверена, если и мир-то наш тебе чужой?

– А как ещё?

– Не знаю, я-то сам ни в чём не уверен. А ты…

Ночью лезть под забор совсем