Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Прошу встать. Идемте, господин Сорде.

– Куда еще? – со злостью спросил он, садясь и чувствуя легкую дурноту. – Оставьте меня в покое!

– В кузницу, господин Сорде, – равнодушно сообщил охранник. – Идемте.

Когда Итале понял наконец, зачем его хотят отвести в кузницу, то вцепился в скамью обеими руками и упрямо не двигался с места, повторяя с каким-то странным, задушенным смехом:

– Ну уж нет! Никуда я не пойду! Во всяком случае, в кузницу я точно не пойду… Вы что, хотите, чтобы я сам сунул голову в петлю?

– Идемте, господин Сорде, таковы правила. Придется их выполнять.

– Ни за что! – отвечал Итале.

Явились еще двое охранников. Они умело и без особой жестокости подхватили Итале под мышки, оттащили в тюремную кузницу и не выпускали, пока кузнец не приладил ему к ногам кандалы, довольно свободные впрочем, а потом отнесли его обратно, в тесную, темную и холодную камеру, примкнули короткую цепь к кольцу на ноге и к скобе, вделанной в стену, и ушли. Итале весь дрожал, из глаз у него текли слезы, с уст срывались бессмысленные проклятья.

– Да вы не огорчайтесь так, господин Сорде, – сказал ему, уходя, глуховатый охранник. – Привыкнете.

III

Пьера Вальторскар уехала из Айзнара 19 декабря 1827 года. Под серыми зимними небесами фамильная карета Вальторскаров медленно катилась на юг по Западному краю, а когда они проезжали по деревне Вермаре в предгорьях, серое небо вдруг мягко опустилось к самой земле и рассыпалось белыми хлопьями, крупными, тяжелыми, безмолвными, сразу заполнившими все пространство вокруг. Снег побелил широкие крупы лошадей и меховую шапку кучера. Снежная пелена мешала видеть дорогу впереди, и Пьера, с трудом открыв окно кареты, высунулась наружу и ощутила холодное прикосновение зимы.

– Ах, моя дорогая, мы же замерзнем до смерти! Закрой, пожалуйста, скорее окно! И надень перчатки! – вскричала Бетта Берачой, специально приехавшая за ней в Айзнар и желавшая непременно доставить свою кузину домой в целости и сохранности, поскольку граф Орлант за неделю до этого свалился с тяжелым бронхитом и не смог сам поехать за дочерью.

Они собирались вместе встретить Рождество у супругов Белейнин, однако судьба распорядилась иначе. Впрочем, кузина Бетта с радостью согласилась поехать вместо него. Только подумайте, твердила она, неужели бедная девочка должна ехать в карете одна, как горошина в тыкве? Конечно, старому Годину можно доверять, но все же… Так что кузина Бетта расстроилась, когда Пьера снова открыла окошко и прошептала:

– А в Айзнаре снег никогда не идет…

– Ну что ты, конечно идет! Я просто уверена! Наверное, он просто очень быстро тает из-за тамошнего Горячего фонтана. Странно, что это он так сильно вдруг повалил. И до чего ж густой! Господи, а вдруг нас завалит снегом на перевале, вдали от человеческого жилья? Там ведь поблизости ни души!

Глаза у кузины Бетты сверкали. Порой столичные любовные романы, куда более увлекательные, чем «Новая Элоиза», попадали даже в Партачейку, и кузина Бетта их читала, так что, хотя перспектива быть погребенными под снегом на горной была реальной и малоприятной, выражение «вдали от человеческого жилья» звучало совсем как в романе и щекотало ей нервы.

– На перевале обычно очень сильный ветер, – спокойно возразила разумная Пьера. – Так что дорогу к Партачейке не завалит.

Кузина Бетта уже успела понять, что в монастырской школе Пьера сделалась особой независимой и решительной; она всегда была спокойной и, без сомнения, любовных романов не читала.

Лошадям снег беспокойства почти не причинял. Он таял, едва успев коснуться земли, падая в тишине и безветрии. Но когда они после полудня добрались наконец до Партачейки, оказалось, что там снег лежит толстым слоем и на земле, и на крышах, и в оконных проемах; островерхие крыши домов и шпили соборов казались облитыми сахарной глазурью.

– Ой, ты только посмотри! – вскричала Пьера, утратив всякую сдержанность. – Как красиво! А крыши какие замечательные и все в снегу!.. – И тут же умолкла.

Зрелище действительно было пронзительно прекрасным: золотистым светом светились окна, и городок, раскинувшийся на склоне огромной горы, казался волшебным под пеленой падающего снега, в ранних сгущавшихся сумерках. Этот странный зимний день, этот снегопад, эти огни – все это произвело на Пьеру настолько сильное впечатление, что остальной путь от Партачейки до озера она молчала, испытывая горячую благодарность к продолжавшему падать снегу и ночной тьме, что скрывала от нее сейчас родные места – сады, поля, горы и озеро Малафрена. Сейчас ей и не хотелось их видеть. Сейчас они казались ей чужими. Даже когда карета вкатилась на выложенный каменными плитами задний двор ее родного дома, даже когда она увидела отца, закутанного, точно в кокон, и совершенно засыпанного снегом, который протягивал руки ей навстречу, она все еще твердила себе: «Зачем я вернулась домой? Господи, и зачем я только сюда приехала!» В следующий миг отец обнял ее, прижал к своей огромной шубе, и она почувствовала ухом снег на его плече.

– Как твое здоровье, папа? Ты уже поправился?

– Да, конечно! – заверил ее граф Орлант; голос у него был хриплый, по все еще красивому лицу текли слезы.

Болел он в ту зиму очень тяжело, а ведь ему уже исполнилось шестьдесят два, и мысль, что он может умереть, ему в голову приходила. Смерть не особо его пугала, но он боялся никогда больше не увидеть Пьеру.

– Ну, ну, ну! Чего это мы вдруг так разволновались? – приговаривал он, крепко прижимая дочь к себе.

Вскоре их окружили остальные встречающие: Элеонора, Лаура, старая кухарка Мария, мисс Элизабет, которая по-прежнему жила в Вальторсе, старый Дживан и остальные, радостно шумя, потащили Пьеру в дом, навстречу свету, теплу и милым домашним запахам. Один лишь Гвиде Сорде не выскочил во двор и ко всей этой суматохе отнесся прохладно:

– Ну что ж, контесина, всего три месяца вас не было, а как возросла ваша цена!

Это была чистая правда: с прошлого лета, когда она в предпоследний раз приезжала домой, прошло всего три месяца; этот же ее приезд был последним, и Гвиде понимал это не хуже остальных. Однако он один упорно обращался к ней отныне на «вы». Всем было хорошо известно, что она теперь невеста и практически уже не принадлежит им, что и они постепенно отдаляются от нее, что это, возможно, последний раз, когда они видят прежнюю Пьеру Вальторскар. Вечером, уже в постели, Пьера все продолжала думать об этом, и мысли ее были столь же безрадостны, сколь радостным было чисто физическое ощущение дома и