Ева. Грани миров - Антон Сенин

События второй мировой войны пронеслись мгновением, но очень скоро стало темно и тихо. Великая война рождалась в темноте и тихом шепоте. Ник затаил дыхание. Бег истории замедлился и очень скоро остановился. Перед Ником зависла ракета. Она висела над океаном, и была так близко, что не составляло труда ее рассмотреть, прочитать надписи на корпусе и осознать всю ее силу. Силу одной очень маленькой ракеты, силу одной очень большой ошибки.

В следующее мгновение Ник провалился в полнейшую пустоту, внутри которой протекали еле заметные серебристые ручьи. Ручьи текли из ниоткуда и стремились в никуда, а их положение не соотносилось с правилами природы и законами физики. Ручьи то расширялись, то сужались, соединялись яркими всплесками и разбегались в разные стороны. Ник отпустил руку Евы.

– Что это?

– Кластер Бранта.

– Но там ничего нет! – воскликнул Ник.

– Не совсем. Мерцающие реки – это информационные потоки Бранта. Они зашифрованы и ведут себя, словно вирус. Их суть и значение не известны Еве.

– И почему же ты, то есть она пришла ко мне?

– Ева надежно охраняет Менто Бранта. Как только Ева закроет глаза, Макс Брант вернется.

– То есть Евой никто не управлял? – сердце Ника ускорило бег.

– Никто, кроме Макса Бранта.

Ник сделал решительный шаг в сторону шпиля, к которому была привязана сумка с взрывчаткой, но Ева его остановила, – Ты уже ничего не изменишь.

– Но почему ты не пришла раньше?

Изобразив смущение, Ева задумалась, – Общение с человеком является нарушением моих правил, – она впервые говорила о себе в первом лице, – Нарушением его правил.

– Но в случае нарушения ты подлежишь …

Последние слова Ник произносил уже наедине с собой. Рыжеволосая девушка исчезла, оставив на своем месте яркое пятно света. Желтое теплое солнце медленно менялось белым и холодным, а в спину ударил ледяной ветер, который то и дело подталкивал молодого человека к шпилю. Ник вновь оказался посреди зимы на смотровой площадке музея истории. Вьюга внутри, не успев набрать обороты, угасала, а вместе с ней угасала и надежда увидеть Элис.

61.

Повседневность заставляет наблюдателя привыкнуть к тому, что мир вокруг именно такой, каким его видит глаз, слышит ухо, и воспринимает обоняние, ее вкусы истинны, а реакции органов осязания верны. Повседневность живет вокруг нас и внутри нас, она это мы, а мы ее неотъемлемая часть. Без нас ее не существует, ибо кому, как не нам за ней наблюдать, проводить анализ и изучение.

Брант относился к повседневности, как к инструменту. В юном возрасте гений понял, что на протяжении веков угроза исходила не откуда-то снаружи, а изнутри, от человека. Только жажда была у каждого своя, имела достаточные различия и не поддавалась обобщению или кодификации. Для распознания вида и характера жажды требовалось забраться в голову и оттуда наводить, как считал Брант, порядок.

Гений предпринял попытку обобщить сложный внутренний мир человека, но и тут его ждало разочарование. Оказалось, каждый из нас существует в множестве коконов, которые в совокупности образовывают строгую структуру. Первый уровень – противостояние личности и ее эго, характера и желаний. Желания первого уровня просты. Человек хочет жить, иметь пищу, чтобы не умереть от голода, и одежду, чтобы не замерзнуть в холодную пору. Первый уровень пересекается, а местами поглощается целиком коконами второго уровня. Близкие люди: семья и друзья, а также случайные акторы привносят разнообразие, разветвляя и обостряя реакции. Именно здесь начинаются процессы сравнения и анализа, рождающие новые желания. Человек понимает, что просто жить уже не интересно, ибо жизнь куда разнообразнее, а примеры, подчеркнутые из коммуникаций и квалифицированные, как более успешные или удачные, только усиливают эффект. Брант заметил, чем выше степень коммуникации отдельного человека, тем выше его стремления и мотивации.

Куда сложнее оказался самый большой, уже не кокон, а полноценный купол. Город-государство – сложная и многогранная конструкция. Если первые два уровня больше внутренние, не предъявлявшие к индивиду особых требований, то третий само их воплощение. Закон и традиции оказались сильнее времени, а чем больше ограничений, тем податливее общество в целом и конкретный индивид в частности.

Разочарование тянуло, пока Брант не получил доступ к внутреннему миру людей. Внутри человек оказался прост и организован. Во главе большого «Я» располагались инстинкты, уровнем ниже – автоматические действия и рефлексы, ниже жили желания и потребности. В самом низу обосновались эмоции, с их сложными механизмами привязанности и любви. Зависть и корысть удивили простотой, они всплывали чаще других и мотивировали, а по сути, оправдывали отступление индивида от правил. Единственное, чего не мог понять Брант, так это природу его влечения к девушке с рыжими волосами. Ее образ плотно поселился в голове, он приходил ночами и манил. Глубинное и животное мешало думать и расти, Макс стал зависим от коротких секунд, когда на пороге дома напротив появлялась она, его Ева.

Все, в чем нуждался гений – механизм, при котором глубокие чувства оставались нетронутыми, а низменные в общечеловеческом смысле, но поверхностные по сути, корректировались. Тогда Брант и придумал новую реальность, каждому свою собственную и неповторимую, отвечающую точным откликом на малейшее изменение запроса. При этом человек должен быть уверен, что мыслит самостоятельно, а его поведение и действия под полным контролем.

Пять часов после полудни. Громкие гудки корпораций оповестили о завершении рабочего дня, парковки замерзших аэро ожили, город ускорил темп и лишь три десятка человек замерли в ожидании. Для них наступило время тишины и волнения, время собирать камни. Низкие облака, спрятав солнце, заволокли небо серым одеялом и нахмурились. В ожидании новостей они медленно кружили над Неймом, роняли на жителей твердые и холодные капли.

Четверть шестого была выбрана не случайно. В это время Ева отрабатывала реальность для тысяч глаз и ушей, отчего испытывала повышенную потребность в мощностях. Кто, как не работник корпорации знал, что в четверть шестого большинство жителей Нейма находились либо в воздухе по пути домой, либо внизу на земле. Блефуя перед окружившими его хранителями, Ник сильно преувеличил возможности содержимого сумки. Его сумка, как и все остальные, несли заряд, способный на незначительные, точечные разрушения. Раскрыл ли блеф выстреливший хранитель, или действительно верил в ценность жизни и слабость перед ее потерей, так и останется загадкой. Как для него самого останется загадкой поступок молодого хранителя, чье имя он еще даже не успел запомнить. С ростом ценности человеческой жизни, в той разновидности эгоизма, которая отвечает за самосохранение, понятия самоотверженности и самопожертвования утратили значение.

В четверть шестого Нейм вспыхнул десятками ярких