Ева. Грани миров - Антон Сенин

смотрели вдаль. Оказавшись рядом, Ник побоялся тревожить Элис, он лишь слегка дотронулся ее руки, в том месте, где был шрам, и, кажется, даже почувствовал ответ, но нет, Элис была неподвижна. Состояние Ника исключало его материальность, но он чувствовал, как сильно билось его сердце, и томилось желание вырвать девушку из луча и прижать к себе.

Около тюрьмы находилось много лучей, и все смотрели в одну сторону. Поняв, что тюрьма дала сбой, они бежали на свободу и радовались свежему морозному воздуху и яркому солнцу. Вперемешку с освобожденными жителями Нейма бежали и хранители, но был среди толпы один человек, который смотрел в обратную сторону. Вопреки общей эйфории он прорывался сквозь людскую массу и искал в потоке милые глаза. К худощавому, почти безжизненному телу он прижимал окровавленную тряпку и, собирая остатки сил, искал ее – свою Анет. Ник посмотрел напротив и грустно улыбнулся. Эхом пронеслись строки:

 Тонуть в прекрасных бездонных глазах,

 Держать за руку, никогда не отпускать …

 Так близко и невероятно далеко,

 Найти и потерять, найти и потерять.

Луч девушки находился всего в паре шагов от Анта, а выразительные карие глаза были наполнены слезами радости. Ник не видел ранее Анет, но и без того становилось понятно, кто перед ним. Ант нашел свою Анет.

Пролетев вдоль тюрьмы, Ник обратил взор вверх и представил Деня. Желание оказаться рядом с другом переполняло, но луч Деня так и не появился. К разочарованию Ника он и не должен был появиться. Неведомая сила сохраняла стариков и детей, мужчин и женщин, она сохраняла всех, кто был по эту сторону бытия. Сердцебиение Ника еще больше усилилось, он взметнул вверх и полетел обратно к Серой площади. Мимо проносились картинки, бегущего по крыше стеклянной высотки Марка, летящих в аэро неутомимых братьев Михаила и Гавриила, отважного Ивана, и Раста, который из сотни дорог вновь выбрал свою. Ник подумал о Мари, и она, как и тысячи других людей, стояла неподвижно. Взор милой Мари был полон надежды и направлен в знакомые окна, из которых на нее смотрел высокий молодой человек.

Прошло ровно семь минут. Много для того, чтобы понять, и так мало, чтобы найти ответы. Семь минут тишины и спокойствия, семь минут, которые Нейм не жил и не проживал. Спустя семь минут картинка вновь пошатнулась, а в небе блеснул еле заметный серебристый купол. Купол наполнялся, сверкал и искрился, а вместе с ним обрастал слоям и мир вокруг. Первым вернул величие серый дом и от него, словно по команде, потекла энергия, которая возвращала Нейму его привычные черты.

Сложно представить что-то более естественное, чем повседневность с ее серыми буднями и мокрой погодой. Даже если за окном лето и светит прелестное солнце, внутри может царить любая, своя собственная атмосфера. Она от начала и до конца воссоздана нами в угоду наших желаний и предпочтений, она отражает внутреннее «я» и хранит наши собственные секреты. Мы не помним, а признаться и не должны, помнить всех и все, достаточно сохранить пару-тройку слайдов. Они-то и напомнят, почему стены в гостиной серые, откуда эти нелепые обои в прихожей, и что не так с цветком в горшке на подоконнике. Остальная информация приобретает статус не важной и отсекается.

И если вы думаете, что автор говорит о наполнении комнаты или другого элемента материального мира, вы ошибаетесь. Я говорю о нашем внутреннем убранстве. Если мы на секунду представим и поверим, что живем не в матрице, и не под присмотром Евы, то многое станет проще. Каков бы ни был конечный результат, решение являлось исключительной волей актора. В нашем внутреннем мире важно все, от поиска и идентификации собственного «я», до максим, в которых «я» значит, слово значит, действие значит, и от каждого из нас всегда что-то зависит. Высказывание поэта: «Плыть по течению так, чтобы никто не заметил», верно, но только в одном случае, если человек или группа людей потеряли себя или свою идентичность. Во всех остальных случаях решает человек, и только потом Ева.

Отношение к помощи извне противоречиво. Ева интегрировалась в те центры человека, которые отвечали и за свободу воли, и за память. Общество, лишенное воли легко управляемо. И не важно, кто эту самую волю подавил диктатор или алгоритм. И тот и другой с удовольствием подменит действительность той, которая выгодна и приемлема только ему, и только в этот самый момент. Способы реализации не важны, будь то принуждение, репрессии, или подмена действительности приятными картинками.

Одернувшись ото сна, Ник вскочил со скамьи, и с глазами, лишенными разума, приготовился бежать, как увидел маленькую девочку. Миниатюрная ручка дотянулась до руки мамы, а девочка ускорила шаг и спешила не отставать. Полный, одетый не по погоде мужчина, сделал несколько нерешительных шагов, на секунду задумался и убрал телефон в карман. Не обращая никакого внимания на Ника, он прошел мимо и исчез в морозной дали. Серая площадь, как и все вокруг снова жила размеренно и естественно, шумела и дышала специально подготовленными для этого звуками и запахами. Серый дом величественно вырастал из земли и светился гладким, лишенным окон, фасадом, из которого торчал один единственный элемент – небольшой балкон.

Ник перевел взор на музей истории, поднялся вверх, и не удивился торчащему из башни металлическому шпилю. Широко улыбаясь, он выпрямился, расправил плечи, сделал глубокий вдох и, выдыхая, закрыл глаза. Порыв воздуха слегка толкнул, и где-то вдали зазвучали слова песни:

 Небо бездонной плывет угрюмой рекой,

 Закат окрашен ярким пламенем разбитых судеб,

 Время вперед бежит, я вслед ему кричу: «Постой»,

 Что с нами будет? Что с нами будет? Что с нами всеми будет?

Только песню пела не девушка. Голос принадлежал юноше или ребенку. Старательно пропевая слова, он никуда не спешил. Ник насторожился, стараясь вспомнить, где и когда, где он слышал этот голос.

–Что с вами будет, что с вами всеми будет, – голос приобрел мягкость и игривость, – Моя любимая песня.

Голос ребенка то отдалялся, то приближался и, наконец, подойдя в плотную, сделал небольшую паузу, а после, с нескрываемым удовольствием выразительно произнес:

– Здравствуй, Николас!