ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

Это всегда случалось до и после важного дела. "После" - понятие всегда гипотетическое, вероломное, а в тот день оно как никогда прежде отодвинулось за умозрительный горизонт. Перед пляской состоялось ожесточенное совещание. Не сойдясь во мнениях, преступная верхушка растроилась без всяких грибов.

Каллапс настаивал на бегстве пленников, слежке и подкупе блокпостов, где окопались многочисленные трёхины. Он полагал, что это поможет им беспрепятственно добраться до теоретиков размножения и, если повезет, бессмертия. Худо-бедно разбираясь в медицине, Гвоздоев знал, что в мире физиологии возможно все.

Очкой-Мартын был сторонником выжидания и медленных пыток. Он ставил в пример неверных философов-земляков, заложивших фундамент мудрой тысячелетней политики.

Мулло-Насрулло горел желанием всех убить. Неодобрительно каркая, он призывал на головы нечестивцев газават и шариат, на случай которых у него всегда имелись подручные, Гасан и Абдурахман, готовые к любому членовредительству.

Каллапс энергично возражал обоим.

- Генерал не выходит на связь, - говоря это, он скрежетал волчьими зубами. - Аллах свидетель - генерал нас предал. Мы не можем ждать. Мы не можем бездумно убивать. Мы должны сами забрать все, по праву принадлежащее нам, нашим предкам и нашим потомкам. Мы должны действовать быстро. А для этого есть только один выход.

В дом вошел иностранный наемник Батоно Насос.

- Солнце садится, - сказал он коротко.

- Иди, - повелительно махнул ему Каллапс.

- Сиди! - тявкнул китаец.

- Не ходи! - зарычал Мулло-Насрулло.

Батоно Насос беспомощно замер, не зная, кого слушать.

- Ты забыл, кому служишь, собака? - проскрежетал Каллапс и потянул из-под стола пулеметную ленту.

Батоно поклонился и попятился. Каллапс сверкал глазами, подавляя оппонентов силовым энергетическим приемом. Это было испытанное средство, неизменно улаживавшее любые споры. Ворчание китайца слабело, а Мулло-Насрулло, до которого дошел масштаб угрозы, всплеснул руками.

- Делай, как велено, - полевой командир перевел дыхание.

Батоно восхищенно залопотал внутренним бульканьем, не до конца развившимся в язык будущей суверенной конфедерации. Он покинул шатер, как уважительно именовал разбойничье логово, и уединился, чтобы отрепетировать задуманную инсценировку.

Что до недавних противников, то они решили плясать, надеясь, что примиряющее озарение снизойдет на них во время стадных телодвижений и перебежек.

Бойцы Гвоздоева, уже гнали по венам последние кубы очищенного и прокипяченного декохта. Этот путь поступления отвара был им культурно ближе и понятнее.

Потом они выстроились в круг, вобравший стар и млад из числа местных жителей. Построились в затылок друг другу и поначалу долго топтались на месте, а затем затрусили, и вот уже перешли на галоп. Грибы подействовали еще на стадии трусцы, а подскоки уже потребовали увеличить диаметр окружности, потому что близнецы путались под ногами, не сразу улавливая суть происходящего.

Высокогорная, не до конца изученная физиология сообщала декохту особую действенность, и дело не ограничивалось тройнями.

Это была безудержная пляска, в которой сепаратизм принимал уже крайние формы учетверения и пущего умножения не только цельных людей, но и отдельных фрагментов тела, танцеующих и ликующих вместе с основным коллективом, угрожая в своей самостоятельной лихости и правым, и виноватым. Отдельные бородатые рты лягушками прыгали к нефтяным трубам, чтобы насосаться из врезанных кранов; нефть, воспламененная, извергалась, как из вулканического сратера-клоаки, на бесплодную каменистую почву.

Чалмы распускались, на федорино горе завязывались в чуковские узлы и плясали самозабвенно, в обнимку, навевая смрадную прохладу.

Папахи надевались друг на дружку и похаживали башнями.

Ничто не пропадало втуне, всему находилось национально-освободительное применение. После каждого зикра в отряды всемирно известных полевых командиров вливались, называясь неуловимыми мстителями, их новые ноги, руки и протезы. На перевалах орудовали отдельно ползающие батальоны бород Хаттаба; лютовали несметные альвалидовы, чуть инвалидовы, чресла.

Нынешний зикр был особенный, ибо предварял самоубийственный бросок на запад. По его гипнотическим воздействием Очкой-Мартын и Мулло-Насрулло позабыли о распрях и душевно объединились с командиром, правильно уловившим небесную генеральную линию. Каллапс Гвоздоев, множась органами и цельными джигитами, торжествовал. Он гордо поглядывал на уже приготовленный облупленный и обтерханный экскурсионный автобус, набитый взрывчаткой. Потом обводил соколиным взором однополчан, заблаговременно подпоясанных взрывоопасными и легковоспламеняющимися поясами.

-...Что-то они разошлись нынче, - призадумался Билланжи. От нечего делать он ковырял ногтем цепной замок.

Кастрыч поскреб щетину, близкую к превращению в грязную бороду. Он встал с земли и несколько раз подпрыгнул - довольно высоко, но до забавного низко как по манере исполнения, так и по результату: отверстие оставалось недосягаемым.

Тут к его ногам шлепнулся подарок: отслоившаяся, самостийная нижняя часть лица, направлявшаяся на промысел. Суверенное образование увлеклось, зазевалось и угодило в яму. Кастрыч и Билланжи долго насиловали хрипящую гостью, а после упоенно топтали и пинали до трупного разложения.

Оба дошли до крайнего изнеможения и одичания. Существуй в природе пресловутые леденцы, Гвоздоев оказался бы совершенно правым в предположении о маршруте будущих беглецов. Их силы остро нуждались в пополнении и восстановлении.

Что касалось Билланжи, то даже приятное развлечение плоти едва не лишило его остатков жизни.

- Расскажи еще что-нибудь, - попросил маориец, когда выдохся.

Разгоряченный Кастрыч наморщил лоб, выбирая историю позабористее.

- Вот, вспомнил, - сказал он обрадованно.

23. Ямские сказы (продолжение)

ВАЛЕНКИ ДЛЯ ДЖИХАДА

"Как-то вышло однажды боком, что один высокогорный человек, чабан в душе, но джигит - в наружной экспрессии, прибыл в нашу среднюю полосу и начал, на дальней станции сойдя, прохаживаться по деревенской улочке.

Языком он владел плохо - своим, а другим и вовсе никак, и в разговоры не вступал, хотя подыскивал себе по привычке невесту. И сразу же приглядел: коза!

Имея богатый опыт выгона, выпаса и прочих вещей, случающихся с козами и начинающихся с "вы", джигит пристроился так, чтобы осуществить давно задуманное намерение. Однако приезжий не учел мелкой, но решающей детали: там, на пастбищах, в его обыкновении было носить широкие валенки. Туда он совал свои ноги, и козьи тоже совал: укрощал строптивую проще, чем неверный Челентано, по западной глупости рубивший дрова и играв в баскетбол.

Так наши более близкие к Востоку трактористы, согласно легенде, укрощают трактора, возлагая на газ кирпич и предаваясь бесконечному сну, покуда трактор ползет, ограниченный колеей в своем машинном метании.

Перед отправкой в чужие края джигит заказал себе узкие сапоги в обтяжку, с высокими голенищами. А валенки оставил старейшинам для медитации.

Козьи ноги, конечно, при известном усилии влезли, но вот извлечь их обратно уже не удавалось. Тем временем чабан, взявши верх над джигитом, решил пренебречь какой-то презренной обувью и довершить мужское дело. Коза побежала; джигит с