ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

- Какое давление у товарища Сатурна?

- Мы оказываем на него давление, соответствующее служебным нормативам. Вы подготовили послушного зарубежного партнера?

- Послушного зарубежного дублера, вы хотели сказать.

- Дублера, да.

- Несколько штук. Прототип объявлен персоной нон грата, изолирован и интернирован, третьи выбракованы.

- Этапируйте в мое распоряжение. Так вы придержите дело о дефективном подростке?

Зазор вздохнул и повесил трубку.

"На черта мне эта лямка?" - подумал он раздраженно. Тут он наконец обратил внимание на голову адъютанта, все еще торчавшую в дверях.

- Что еще? Или входите целиком, или убирайтесь к черту!

- Шифрованное донесение от Кадастрыча, господин генерал.

25. Пятая колонна

Занимался рассвет, и Билланжи не выдержал. Как он ни хорохорился перед новым товарищем, морща лоб и напрягая жалкие бицепсы, долгое заключение и строгая диета сделали дальнейшее продвижение невозможным. Билланжи сорвался с кручи, увлекая за собой Кастрыча. Тот, матерясь, хватался за кустики и деревца, чтобы смягчить падение; цепь натянулась, выдергивая ногу из тазобедренного сочленения. Склон, на их счастье, был не настолько крут, как мог бы; Билланжи упал в ручей и застонал, придавленный Кастрычем.

Бежав на закате, они пришли к естественному решению двигаться ночью, а днем отдыхать в укрытии.

- Да пребудет с вами Аллах, - прошептал на прощание лицемерный Батоно Насос.

- Не пора ли ему откланяться, - пробормотал Кастрыч так, чтобы Насос не услышал.

Они заковыляли, поминутно дергая друг друга за ноги и путаясь в цепи. Батоно для пущего правдоподобия лег на живот и долго махал им рукой из этого положения, как будто невидимый для пляшущих сепаратистов. Кастрыч бежал, пригнувшись к земле. По пути он прихватывал увертливые анатомические органокомплексы - те, что помельче, самые беззащитные. Он рассовывал их по карманам, запасаясь пропитанием. Билланжи молился каким-то дикарским идолам и клялся покончить с преступным прошлым - после того, как отомстит вероломному студенту.

Когда он повторил эту клятву в четырнадцатый раз, Кастрыч остановился, взмахнул ногой, и цепь захлестнулась на шее начальника охраны.

- Студент - великий воин, - назидательно объяснил Кастрыч. - Лучше умри сейчас, чем потом, когда я буду при орудиях массового уничтожения.

Билланжи с готовностью начал клясться в обратном.

- Клянусь никогда не мстить проклятому студенту, - обещал он насторожившимся богам. Чуткие к человеческой слабости боги помиловали его и попустили Кастрычу распустить петлю.

Освобожденный Билланжи немедленно заскулил:

- Черт бы побрал эту цепь!

Он плюхнулся на землю, подобрал камень и стал с остервенением лупить по железу.

- Прекрати, чурка нездешняя, - зашипел Кастрыч, отбирая камень. - Горные селенья спят во тьме ночной! Разбудишь, сволочь, все хлебосольное государство. Мы - пятая колонна в глубоком тылу противника, мы должны передвигаться бесшумно, предательски.

Билланжи ничего не соображал. Сказывалось белковое голодание.

- А где еще четыре колонны?

- Ишачьи эскадроны, скорее, - сплюнул Кастрыч сухим плевком. Он погладил книгу, спрятанную под рубахой на пузе. - Отары и караваны. Если бы я отправил донесение... Гвоздоев удавится, но не даст мне вызвать авиацию. Нас, верно, уже не ждут. Выплакали глаза, - здесь он подумал об одноглазом Зазоре и посочувствовал его слепоте.

Спутник беспомощно моргал, не понимая.

- Они идут за нами, след в след, рылом к земле, - объяснил Кастрыч в тягучей манере сказителя-бояна.

В Билланжи прорезался былой профессионализм, обязывающий к быстрому схватыванию ситуации.

- Вот оно что, - он поднялся на ноги, покачнулся, но остался стоять. - Тем хуже для них... Мы обратимся в милицию первого же населенного пункта...

- И следом за нами туда въедет грузовик-камикадзе, - язвительно подхватил Кастрыч. - Или самосвал-шахид. Нет, мы не станем подвергать риску невинное население. Мы пойдем до конца и приведем их, куда им нужно... Полжизни отдам за отечественного, патриотического почтового голубя. Я начинил бы его, чем положено...

Тут у Кастрыча, в обход его доброй воли, родились образы действий, которые он совершил бы с трепетным голубем и которые не имели ничего общего с почтовыми услугами. По счастливой случайности взгляд его, блуждавший в потемках, остановился на белевшем клочке использованной газеты.

- Полдела сделано, - пробормотал Кастрыч, подбирая обрывок.

- А полжизни - это я, что ли? - укоризненно простонал Билланжи. - Меня отдашь?

- А кого же еще?..

...Итак, едва они рухнули по вине изнемогающего Билланжи, Кастрыч, пользуясь передышкой, достал из-за пазухи листок, разложил книжку. Лучи просыпавшегося солнца осветили страницу. Кастрыч укусил себя за палец, и выступила кровь. Сосредоточенно шевеля губами, поминутно сверяясь с текстом, он начал писать:

"Капитализм обменял на ифритов с Кавказа страны Советов. Волька и Хоттабыч лучше империалистов и намеченных целей. Чабан в душе приглядел Челентано. Трактористы с джигитом с непривычки обулись заново."

Это означало:

"Террористы наступают на пятки зпт действую на свой страх и риск тчк обеспечьте свободное продвижение колонны".

Кастрыч подул на кровавые слова, и те мгновенно высохли. Красное темнело и приближалось оттенком к другим отметинам, исполосовавшим газету. Вскоре никто не смог бы отличить одно от другого.

"Съесть для верности? - подумал Кастрыч. - Нет, сначала попытаюсь отослать..."

Солнце взошло.

Он оторвал от рубахи клочок материи, дотянулся до ручья, смочил тряпку и отжал в рот Билланжи. Тот дернулся и сонно забормотал, мешая слова с жадным чавканьем. Кастрыч подхватил его под мышки и отволок под уступ, нависавший над каменистым берегом. Прежде, чем скрыться вместе с Билланжи, он задрал голову и поймал настороженный взгляд из-под чалмы, сверкнувший, подобно кинжалу, с высоты кручи. Чалма, разгаданная Кастрычем, вздрогнула и поспешно спряталась.

"О, русская земле, - звательно возопил Кастрыч в тяжелых мыслях, тоскуя по грибному перегною и женщинам - плачущим, яростным и славным. - Уже за шеломянем еси... ети?"

Он почесал складчатый загривок, пробуя на вкус переиначенное старинное слово и находя его привычным и лакомым, как разжеванное зерно целомудрости.

26. С глаз долой, вон из сердца

Зазор удовлетворенно следил за центрифугой, внутри которой съежились Сатурн и Сартур Тригеминусы. Плечо, угрожающе подвывая, набирало обороты. Капсула так и мелькала перед глазами генерала, и он зыркал глазами туда-сюда, как кот, перед которым шевелят пальцами. Из капсулы доносились приглушенные космические восклицания.

- Ускорение восемь Же, - доложил оператор.

- Добавьте Же, - приказал Зазор.

Центрифуга преобразовалась в пропеллер. Зазор, увлеченный вращением, закурил, хотя в центре подготовке космонавтов это было строго запрещено. Никто не посмел сделать ему замечание. Он выставил ухо, стараясь различить диалог между