Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Вот. Возьми, будь добра. Выписан на предъявителя. Закажи лед – полвоза льда – и поинтересуйся, не согласятся ли ледовщики его обналичить. Еще позаботься о цветах… и о могиле, если час не слишком поздний.

Изумление майтеры Мрамор при виде чека выразилось лишь в едва заметном, однако резком, неловком движении головы.

– Да, ты права, – кивнул Шелк в ответ на ее вопросительный взгляд. – Что и говорить, сумма немалая. С утра отправлюсь за жертвами – белой нетелью, если удастся ее раздобыть, и кроликом… вернее, несколькими кроликами для Киприды. И за черным агнцем с черным же петухом, обещанными накануне ночью Тартару. Но лед нужен уже сегодня, как можно скорее, и если ты, майтера, возьмешь заботы о нем на себя, я буду безмерно тебе благодарен.

– Для Киприды?.. Ладно, патера, я постараюсь.

С этим майтера Мрамор поспешила к дверям. Частые, торопливые, ее шаги прозвучали словно мягкая дробь барабанчика с жильной струной. Шелк, покачав головой, огляделся в поисках Гольца, но Голец, никем не замеченный, успел уйти.

– Если в Вироне еще имеется лед, она его отыщет, можешь не сомневаться, – заверил его Чистик. – Ты у нее учился, патера?

– Нет, и теперь жалею, что боги не послали мне в наставницы ни ее, ни майтеру Мяту. Вот только я совсем забыл попросить ее подыскать и тужениц… Ладно, туженицы потерпят до завтра. Что скажешь, Чистик? Поговорим здесь или ты предпочтешь отправиться ко мне, в обитель?

– Ты как насчет подкрепиться, патера? Может, поужинаешь со мной, а за ужином расскажешь, что ночью случилось?

– Боюсь, мне нечем будет расплатиться за трапезу.

– Я тебя пригласил, патера, и не позволил бы тебе заплатить при всем желании. Послушай-ка, вот чего скажу… – Чистик понизил голос до шепота. – Я в это дело замешан не меньше тебя. Кто тебе помогал? Я помогал, а значит, имею полное право знать, что да как: спрос-то с меня такой же.

– Само собой, само собой, – согласился Шелк, устало опускаясь на скамью возле дрог. – Будь добр, сядь. Стоя лодыжка болит уж очень. Сядь, и я расскажу тебе все что хочешь. Положа руку на сердце, мне даже нужно кому-нибудь рассказать, с кем-нибудь обсудить все это и многое другое. Все, что случилось сегодня. И мысль насчет ужина, по-моему, замечательна: ты мне становишься симпатичен, а голоден я ужасно, вот только ходить подолгу с такой ногой… словом, ценю твое великодушие, но, видимо, ужин придется отложить до лучших времен.

– Так нам совсем ни к чему до самой Орильи топать, патера. Тут совсем рядом, дальше по улице, есть замечательное заведение. Жаркого нежней и сочней, чем у них подают, ты в жизни на зуб не кидал, – заверил его Чистик, обнажив в улыбке прямоугольнички пожелтевших зубов, с виду вполне способных перекусить человеческое запястье. – Вот, скажем, угощу я голодного – вправду голодного авгура фартовым ужином, по-нашему, по-шпански: выбирай, что душа пожелает. Это ж считается за благое деяние, так?

– Думаю, да. Однако тут еще стоит подумать: вдруг авгур этого не заслужил.

– Ага. Учту.

Подойдя к гробу, Чистик откинул с лица усопшей погребальные пелены.

– Кто это?

– Дриадель, дочь Орхидеи. Прекрасная работа… но ты ее наверняка знал.

– Дочь?!

Отойдя от тела Дриадели, Чистик подхватил Шелка под локоть.

– Идем-ка, патера, идем. Будем время тянуть, придется ужинать в общем зале.

Орлицу Мускус заметил, еще не сойдя с пневмоглиссера. Устроившаяся на вершине расщепленной молнией сосны, могучая птица казалась черной фигуркой на фоне светлеющих небесных земель.

Смотрела она на кормовой стол, это Мускус знал точно. Кормовой стол в полулиге от себя орлица видела куда лучше, чем он – пальцы собственных рук. Проголодалась, должно быть, жутко: ведь, прежде чем учиться охоте, орлу, как и всякой охотничьей птице, нужно выучиться летать. Очевидно, бить ягнят ей в голову пока не пришло, но вполне могло прийти завтра – этого-то Мускус и боялся сейчас сильнее всего на свете.

Вмиг помрачневший, он обогнул виллу кругом. Сплошь облепленный мухами, ломоть мяса пролежал на кормовом столе весь день и почти засох. Лягнув стол, чтоб разогнать мух, Мускус вооружился вабилом и извлек из сумки мешочек дробленого маиса.

Раскрученное на шнуре длиною в пять кубитов, вабило запело, засвистело над головой.

– Хо, орля! Хо, орля!

На миг ему показалось, будто издали донесся негромкий звон бубенчиков на ее шее, но Мускус понимал: нет, это невозможно. Разбросав маис под самой стеной, он вернулся к кормовому столу, снова взмахнул вабилом и замер в ожидании. Час поздний… возможно, слишком поздний. Вскоре стемнеет, а в темноте орлица уж точно никуда не полетит.

– Хо! Хо, орля!

Насколько он мог судить, орлица вдали, на расщепленной сосне, не шевельнула даже перышком, однако в коротко стриженную траву у стены спорхнул, принялся клевать маис упитанный бурый лесной ткач.

Бросив вабило, Мускус присел, стиснул в обеих ладонях рукоять иглострела, оперся левым локтем о колено. Далековато для верного выстрела и света мало…

Лесной ткач рухнул наземь, вспорхнул, врезался лбом в стену, снова упал. Прежде чем подбитая птица успела взлететь во второй раз, Мускус схватил добычу и вернулся к кормовому столу. Здесь он распустил петлю на шнуре вабила, бросил красную с белым приманку под ноги, крепко затянул петлю на правой лапе лесного ткача и раскрутил его над собой, обдав все вокруг мельчайшими, почти незримыми брызгами крови.

– Ха, орля!

Орлица распростерла крылья во всю ширину. На миг Мускусу, не сводившему глаз с орлицы, в то время как полумертвый лесной ткач все быстрее, быстрее описывал над лужайкой круги по десять кубитов шириной, почудилось, будто его власть над добычей не имеет границ.

Сам ощутивший себя огромной могучей птицей, в эту минуту Мускус был счастлив – счастлив как никогда.

Усаживаясь, Чистик выбрал кресло, обращенное к двери.

– Сам видел, патера, что там, на стене, намалевано. Наверное, прав ты, мелюзга из палестры балуется, но я бы на твоем месте поговорил с ними, что ли. Плохо кончиться может.

– Я не в ответе за любого мальчишку, раздобывшего где-нибудь кусок мела, – возразил Шелк.

Харчевня, куда привел его Чистик, казалась изрядно далекой, хотя находилась практически в виду его мантейона. Опустившись в глубокое кресло, заботливо предложенное хозяином, он оглядел беленные известью крылокаменные стены. Доставшийся им с Чистиком кабинет оказался теснее его спаленки на втором этаже обители авгура и не сделался просторнее даже после того, как подавальщик вынес за дверь два лишних кресла.

– Стены толстые, прочные, – заверил его Чистик, отвечая на невысказанный вопрос, – и дверь тоже. Здесь ведь раньше, в старые времена, Аламбрера была. Ты что будешь?

Шелк скользнул взглядом по аспидной доске, исписанной аккуратным, убористым почерком.

– Пожалуй, вот это…