Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

– Что с посадкой?

– Оптимальная точка выбрана в пяти километрах от зоны аномалии, – доложил навигатор Марк Хенсли, уверенным движением пальцев выводя на экран расчетный маршрут высадки. – Гравитационные возмущения в пределах допустимого, но гарантии стабильности нет.

– Нам достаточно нескольких часов.

Хэйвард, который до этого момента наблюдал молча, склонил голову, отмечая слова Винсента.

– Вы уверены, что необходимо рисковать?

Капитан повернулся к нему.

– Я уверен в том, что нельзя терять время. Иван и Лиана – наши люди. Если мы будем медлить, мы можем их потерять.

– Они уже могут быть мертвы.

– А могут быть и живы.

Между мужчинами на мгновение установилось напряжённое молчание. Оба понимали риски. Но если адмирал видел ситуацию с позиции стратега, Винсент воспринимал её на слишком личном уровне. Он знал, как работает военная машина: пропавших списывают первыми. Особенно если речь идёт о миссиях, где слишком высока цена ошибки. Но он не собирался их списывать.

Хэйвард вздохнул, будто признавая неизбежность решения.

– У вас шесть часов.

– Мне хватит трёх.

Капитан развернулся к команде.

– Готовьте капсулы. Мы идём на Севантор.

В тот момент, когда двери командного модуля плавно сомкнулись за ним, он знал – назад дороги уже нет. Теперь они играют по чужим правилам.

Вскоре после отправки первых разведывательных дронов стало очевидно, что местность, в которой исчезли Иван и Лиана, представляла собой не просто участок непредсказуемой топографии, а зону со сложной пространственной динамикой.

Дроны передавали нестабильные сигналы, их сенсоры фиксировали резкие колебания плотности материи, а визуальные камеры захватывали картины, которые не поддавались привычной логике. На отдельных фрагментах записи следы казались чёткими, как будто кто-то ещё совсем недавно оставил их на мягком песке, но стоило системе переключиться на другой диапазон, как поверхность начинала мерцать, распадаясь на фрагменты, словно кадры наложенных друг на друга реальностей.

Винсент вглядывался в изображения на голографическом экране, нахмурившись. Он уже видел подобное в теоретических выкладках учёных, которые исследовали аномальные зоны, но одно дело – академические рассуждения, и совсем другое – наблюдать это в реальном времени, понимая, что там, в этом нестабильном пространстве, находятся двое людей, которых он отправился искать.

– Вы уверены, что это реальные следы? – голос Хэйварда звучал отстранённо, но в нём чувствовалось напряжение.

– Они слишком свежие, – Винсент не отрывал взгляда от данных. – Если бы Иван и Лиана погибли, здесь не осталось бы такой чёткой активности. Либо они всё ещё где-то рядом, либо мы имеем дело с чем-то, что мешает нам их увидеть.

– Возможно, это что-то мешает им самим вернуться, – заметил навигатор Хенсли, сверяясь с показателями плотности материи в исследуемой зоне.

На экране всплывали новые данные, сопровождаемые короткими вспышками тревожных сигналов. Сенсоры, работающие в разных спектрах, регистрировали не просто вариации гравитационных показателей, но и нечто более сложное – временные задержки в передаче изображений, разрывы в целостности пространственного слоя, аномальное преломление электромагнитных волн. Некоторые участки выглядели так, будто сканеры пытались одновременно зафиксировать два состояния одной и той же материи, но не могли решить, какое из них истинное.

– Мы видим наложение пространственных структур, – проговорил один из аналитиков, перебирая потоки данных. – Это может указывать на параллельные карманы реальности или нечто, что изменяет восприятие нашего измерения.

Винсент сжал челюсти. Если это так, то шансы найти Ивана и Лиану резко усложнялись. Теперь речь шла не просто о физическом поиске, а о том, как именно они могли пересечь границу, за которой оказались, и главное – удастся ли её пересечь обратно.

В это время Клим Мюррей стоял у большого панорамного окна административного комплекса Орд-Нока, наблюдая за мерцающими точками на тёмном небе, понимая, что каждая из них – это сигнал, знак того, что пришли земляне, и с их прибытием у него появился долгожданный шанс вырваться из этой проклятой системы, где он вынужден был коротать свои дни, оставаясь в тени, служа безвестным винтиком в механизме, который ненавидел всей душой.

Внутри него не всколыхнулось ничего похожего на страх или волнение, не возникло ни малейшего сомнения в том, что делать дальше, потому что за долгие годы он выучил простую истину – возможности появляются только у тех, кто готов их схватить и удержать любой ценой. Он не был трусом и не был глупцом, он всегда действовал осторожно, методично, и даже когда оказался здесь, на задворках человеческой цивилизации, не пал духом, не позволил себе разочароваться или поддаться депрессии, как это сделали многие другие. Нет, он ждал.

Все эти годы он жил с мыслью, что однажды Земля всё же протянет сюда свою руку, пусть даже не ради спасения, не ради тех, кто, как и он, оказался здесь против своей воли, а из более прагматичных соображений, ради контроля, ради власти, ради выгоды, как это всегда делало человечество, и в этот момент он должен быть первым, кто предложит себя в качестве незаменимого союзника. Это не был страх перед будущим, это была торопливо зарождающаяся надежда, смешанная с жадностью.

Он видел себя на мостике военного корабля, видел, как командование заносит его имя в списки проверенных агентов, видел, как прежние связи восстанавливаются, а его положение стремительно возвращается к тому уровню, которого он был лишён из-за обстоятельств, на которые, по его глубокому убеждению, он никак не мог повлиять.

Клим был сенатором, был человеком власти, искусным дипломатом, тонко чувствующим механизмы влияния, человеком, который не просто принимал решения, но и формировал события, вел за собой людей и выигрывал самые сложные политические игры. Но вот теперь ему приходилось влачить существование наблюдателя в заброшенном углу галактики, среди тех, кто не понимал даже самой сути власти, кто жил по законам, в которые он никогда не верил, и которые презирал с самого первого дня.

В Орд-Ноке он был ничем, просто исполнителем, винтиком в системе. Но его разум никогда не переставал работать, никогда не переставал анализировать, искать лазейки, выстраивать сложные схемы, раз за разом примеряя возможные пути отхода. Он не принадлежал ни этому месту, ни его убогим идеалам, ни этим людям, чья ограниченность вызывала у него только презрение.

Он терпел, он скрывал свою злобу, он изображал покорность, но всегда знал, что это временно. Орд-Нок не был его домом, но и Летари он не считал чем-то большим, чем утопическую химеру, которая рухнет при первой же серьёзной угрозе. Он не верил ни в какие общественные идеалы, ни в системы, ни в красивые слова о свободе и равенстве. Он верил только во власть.