Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

Кеннеди провёл пальцами по гладкой поверхности стола, словно проверяя её структуру.

– Вы действительно считаете, что у нас больше нет пространства для манёвра, что любое наше действие теперь – это лишь вынужденный ответ на неизбежное вторжение?

– Тактика и осторожность имеют смысл, когда есть время для размышлений. Сейчас у нас его нет, а потому мы обязаны реагировать так, как диктуют обстоятельства, а не так, как хотелось бы.

– Я не говорю, что нам не стоит готовиться. Я говорю, что, если мы поторопимся, мы потеряем возможность понять, чего именно хочет Земля.

Наступила напряжённая тишина, в которой каждый пытался осознать услышанное и сформулировать следующий шаг, взвешивая возможные последствия.

– Вы действительно верите, что они прибудут с открытыми предложениями?

– Я верю, что, если мы начнём действовать слишком жёстко, у нас не будет даже шанса узнать их намерения.

Они сидели напротив друг друга, два лидера, два противоположных взгляда на реальность, но оба понимали, что этот момент определяет не только их будущее, но и судьбу всего Севантора. Брежнев, не доверяя Земле, видел в её возвращении не возможность для переговоров, а неизбежную угрозу, которая не оставит места для дипломатии. Кеннеди, напротив, не доверял поспешным выводам, полагая, что пока остаётся возможность понять истинные намерения землян, нельзя отказываться от осторожности.

Они осознавали: Орд-Нок и Летари больше не существуют как отдельные миры. Теперь был только Севантор, и либо они объединят силы, чтобы защитить его, либо он будет уничтожен, поглощённый чужой волей.

Пока лидеры решали судьбу планеты, Иван и Лиана не подозревали о грядущих событиях. Они продолжали жить среди людей, которые стали им близки, среди чужой цивилизации, которая уже не была такой чуждой. Они не знали, что их жизни уже не принадлежат только им. Что скоро их шаги, их выборы, их решения изменят весь ход истории.

Глава 21

После того как поступила информация о возможном вторжении землян, в Летари воцарилось тревожное ожидание. Даже в мирных кварталах города чувствовалось напряжение – люди стали говорить тише, внимательнее вслушиваться в официальные сводки, реже выходить на центральные площади. Каждое утро начиналось с обмена слухами: кто-то утверждал, что земные корабли уже вошли в систему, другие уверяли, что это лишь разведка, не имеющая полномочий действовать. В воздухе висела неуверенность. Но одно было ясно: война могла начаться в любую минуту.

Иван и Лиана одними из первых предложили помощь новой родине. Они знали, что не станут для Летари простыми наблюдателями. За время, проведённое среди этих людей, они поняли: здесь есть то, что стоит защищать. Свобода, которой никогда не было на Земле. Возможность жить без страха перед системой, диктующей правила. Возможность выбирать. В этой независимости было что-то хрупкое, и они не могли позволить, чтобы её уничтожили.

Керн, всегда спокойный, теперь выглядел так, будто в нём боролись два противоречивых чувства: желание доверять и привычка всё контролировать. Когда Иван предложил свои знания в помощь, он сначала ничего не ответил, но в глазах мелькнула тень сомнения. Он изучал Ивана с той же внимательностью, что и всегда, но теперь в его взгляде было нечто новое – возможно, осторожное одобрение.

– Скоро начнутся переговоры с Орд-Ноком, – сказал он наконец. – Нам нужно понимать, на что готовы земляне.

Иван понял: это была первая проверка. Возможность доказать, что он – не просто гость, не просто человек, случайно попавший сюда. Он согласился без колебаний.

В назначенный день Керн пригласил его в свой кабинет. Это был просторный зал с панорамными окнами, выходящими на город. Сквозь стекло виднелись мягко светящиеся улицы, на которых фонари отбрасывающие длинные, почти невидимые тени. Здесь всегда царила тишина, но в этот раз в ней чувствовалась скрытая напряжённость.

– Есть человек, который хочет с тобой поговорить, – сказал Керн, не поясняя больше ничего.

Иван уловил странные нотки в его голосе. Это был не приказ, но и не просьба. Что-то в интонации заставило его напрячься. Керн редко говорил официальным тоном, но сейчас в каждом слове ощущалась сдержанность.

Когда Иван вошёл в кабинет, Керн уже стоял у двери. Незнакомец ждал у окна: его силуэт слегка отражался в стекле, сливаясь с вечерними огнями города. Фигура была неподвижна, словно человек прислушивался не только к шагам вошедшего, но и к ритму всего пространства вокруг.

Керн не представил их. Он просто кивнул, давая понять, что разговор состоится без его участия, и вышел, оставляя их вдвоём. Дверь закрылась беззвучно.

Иван сел, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Что-то в незнакомце вызывало тревогу. Он не поворачивался сразу, словно проверяя Ивана, давая ему возможность осмотреться, привыкнуть к присутствию. Лишь спустя несколько секунд раздался тихий звук – лёгкое движение ткани, когда человек оторвался от окна и медленно развернулся.

Ивану показалось, что он ощутил его взгляд ещё до того, как их глаза действительно встретились. Это не было ни испытанием, ни агрессией, но в этом внимании чувствовалась глубина.

– Ты не похож на них, – произнёс он негромко.

Голос был ровный, сдержанный, но в нём звучало что-то, напоминающее далёкое эхо, как будто эта фраза произносилась не впервые. Иван не ответил сразу. Он не знал, что именно означали эти слова, но понимал: этот разговор изменит больше, чем он может представить.

– Меня зовут Кайрен, – представился незнакомец. Голос его был спокоен, но в этой уравновешенности скрывалась странная глубина, как если бы за каждым словом стояла долгая история, рассказанная не впервые.

Иван кивнул, запоминая имя, но не торопился отвечать. Он чувствовал, что перед ним человек, привыкший наблюдать за реакцией собеседника, оценивая каждое движение и каждую эмоцию. Кайрен сел напротив, сложив ладони перед собой, и некоторое время просто смотрел на Ивана.

– Я знаю, кто ты, – наконец произнёс он. – И знаю, почему ты здесь.

В кабинете было тихо, даже слишком, как будто стены глушили любые посторонние звуки. Иван ожидал услышать что-то вроде официального отчёта, но слова Кайрена звучали иначе – не как информация, а как признание, как нечто личное.

– Долго ли ты уже ощущаешь это странное чувство? – спросил он, наклоняясь чуть ближе. – Чувство, что ты видишь мир иначе, чем остальные?

Иван напрягся. Он не любил, когда его пытались анализировать, но в этих словах была правда. Он никогда не говорил об этом вслух, но порой действительно чувствовал себя… не тем, кем должен был быть. Как если бы он мог понять что-то, что другим было