Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

пределами кампуса девушка, которая помнит о лаборатории, о которой им позволили забыть, девушка, у которой на руках столько крови, что ее уже никогда-никогда не смыть, чувствует, как воздух замедляет движение, становится густым, словно сироп, вязким, словно патока, и способным так же легко удушить любого увязнувшего глупца. Она отставляет тарелку, которую только что мыла, бросает кухонное полотенце и спокойно идет к задней двери. Старый рыжий кот, отирающийся поблизости, заслышав, что она открыла дверь, шмыгает внутрь. Врожденным чутьем, присущим миру животных, он тоже ощущает что-то странное и не желает иметь с этим ничего общего. Он пулей залетает под стол, шипит, и шерсть у него стоит дыбом. Вздохнув, Эрин опускается на колени и берет извивающегося кота на руки. С котом на руках она выходит через переднюю дверь на улицу и идет до небольшого зеленого островка в центре перекрестка – в грядущем хаосе здесь точно ничего не упадет. Но здесь они не будут в безопасности. Они будут слишком близко. Девушка крепко прижимает к себе животное и ждет, когда упадет небо.)

В дополнительном корпусе естественных наук Роджер и Доджер продолжают поиски. Первоначальная цель отошла на второй план, сменившись новой, увлекательной, всепоглощающей игрой: слово за число, число за слово. Роджер никогда не понимал математику, которая звала к себе Доджер, но теперь он ее чувствует, она пульсирует в его венах обещанием грядущих чудес. Доджер никогда не понимала, зачем нужно давать чему-то имя, если она и так знает, что это, но теперь понимает и с радостью впитывает названия вещей, которые он ей бросает, преобразует их алхимией собственных наблюдений и бросает ему обратно. Они больше не дети, а когда были – никогда по-настоящему не были вместе (не так, как должны были быть, как они оба чувствуют нутром), но сейчас они играют, как дети, и трагедия забыта перед лицом такой большой радости.

Очень-очень большой радости.

Для стороннего наблюдателя слова и числа уже не имеют видимой связи.

– Проницательность, – говорит он.

– Четыре целых восемь три один пять, – отвечает она и улыбается кроткой загадочной улыбкой, как будто выдала что-то умное, и, возможно, так оно и есть. Возможно, в языке чисел она Шекспир, Элиот, Россетти, плетущая сказки о Базаре гоблинов, Бейкер, вдыхающая жизнь в Под-и-Над.

– Семь, – говорит Доджер.

– Небесный, – отзывается Роджер, и его улыбка сияет, как и ее, и они похожи, как две капли воды, как два ребенка на невероятной дороге, и она смеется, и он смеется, и все будет хорошо.

Запах гари и влаги еще держится, но порождаемый ими ураган практически смел его, заменив запахом ярко потрескивающего озона, готового вот-вот вспыхнуть.

– Синий, – говорит Роджер.

– Два, – говорит Доджер.

– Отчуждение, – говорит Роджер.

– Один, – отвечает Доджер, и…

– Ноль, – говорят они в унисон, и земля уходит у них из-под ног.

Землетрясение начинается прямо под кампусом Калифорнийского университета в Беркли. Сейсмологи давно говорили, что, когда в разломе Хейворд произойдет сдвиг плит, разрыв пород вызовет землетрясение магнитудой не меньше 6,7. В последний раз в Беркли разрыв случился в 1870 году, и землетрясение было настолько разрушительным, что сровняло часть зданий с землей, и люди оказались погребены под завалами – некоторых спасли только через несколько дней. Многие погибли не из-за самих толчков, а от голода и обезвоживания. Тогда вокруг залива Сан-Франциско жило не так много людей, а существовавшие здания были младше, не такими крепкими, хуже подготовленными к толчку.

Толчки прорываются наружу сквозь землю, которая за многие десятилетия отвыкла от движения и залежалась, прорываются с яростной силой, которая потрясет сейсмологов. Они всегда знали, что рано или поздно это землетрясение произойдет, и пытались подготовить к нему людей. Но оно оказалось слишком мощным и развилось слишком быстро, так что никакие приготовления не помогли бы.

На зеленом островке в центре перекрестка Эрин прижимает к себе старину Билла так крепко, как только смеет, и наблюдает, как рушится квартира, которую она делила с Доджер и Кэндис. Она могла бы спасти кое-какие из наиболее ценных вещей, но как бы она это объяснила? Нет. Достаточно того, что она спаслась сама, спасла кота, что ее не было внутри, когда падало все, что не было приколочено, и обыденные вещи становились смертельно опасными. Со всех сторон слышатся голоса, так много голосов, и все они кричат. Она не может отличить их друг от друга. Она лишь надеется, что ни один из них не принадлежит Кэндис. Пусть она спит, пусть спокойно умрет во сне.

В дополнительном корпусе естественных наук Доджер и Роджер, застыв, смотрят друг на друга, воздух вокруг них все еще наэлектризован тем, что они сделали, сами того не подозревая. Скрип предупреждает их об опасности за несколько мгновений до того, как обрушивается часть потолка. Доджер не закрывает глаза, но Роджер слышит, как ее голос у него в голове произносит формулы, а затем она врезается в него – ударяет плечом в грудину и отбрасывает его назад, прочь с дороги, подальше от куска каменной кладки и напольного покрытия, который обрушивается в точности на то место, где он только что стоял.

Толчки продолжаются.

Кампус качается, словно в танце, – из стороны в сторону, то вверх, то вниз, оживленный сейсмическими силами, разрывающими друг друга под поверхностью земли. Люди кричат, бегут, пытаются спастись. Местные выбегают на открытое пространство, защищая головы руками, проверяя, нет ли над ними линий электропередач, и нервно оценивая расстояние до ближайших зданий. Большинство выживет. У студентов, приехавших из других штатов, дела обстоят хуже. Они бегут в укрытия, в дверные проемы и шкафы, или просто застывают на месте от ужаса. Девушка из Висконсина погибает на месте, когда кирпич падает ей на голову. Мгновением позже обрушивается более крупный кусок здания, придавливая ее тело к земле. Спасателям понадобится три часа, чтобы освободить ее из-под завалов.

А толчки продолжаются.

Землетрясение не ограничивается кампусом, распространяясь за пределы узкой полоски недвижимости, связанной с университетом, но начинается оно отсюда, из глубины земли под корпусом естественных наук, и самые большие разрушения происходят именно здесь, вокруг его центра. По стенам библиотеки идут трещины. Башня с часами не падает, но наклоняется, и это даже хуже: то, что упало, можно построить заново, а поврежденные здания из списков культурного наследия, как правило, сохраняются до последнего, пока не выпадут все стекла и не разрушится фундамент. Башня с часами – сердце кампуса, ориентир для всех студентов, показывающий, где их дом, – теперь несет на себе видимый след разрушений.

Доджер вскакивает на ноги: