Журавли летят на запад - Анна Рябинина

Париж – просто потому, что ее до жути бесило это недоговаривание. Ей казалось, что отец даже революцию как-то ускорил, лишь бы пропасть поскорее и не отвечать на ее вопросы. Что же это за отцовство такое и ученичество у Су Цзяо, если ее в итоге все равно оставили у разбитого корыта?

Мама только повздыхала, но ехать не запретила. Сказала, что она такая же неугомонная, как и отец, поэтому хорошо, раз Су Линь так хочется, то пусть едет, она ее обязательно дождется обратно.

Ван Сун на заявление Су Линь об этом только хмыкнула, но возражать не стала.

– Раз тебе так хочется костями в этих поездах бесконечных трясти – езжай, – сказала она.

– Ну, сейчас же они удобнее стали, – улыбнулась Су Линь.

Впрочем, пусть Ван Сун и ворчала, но помогла выучить французский – не на очень высоком уровне, так как сама долго не говорила, пусть и прожила в Париже почти два года, но лучше, чем ничего.

Может быть, ей тоже было интересно, что случилось с Сунь Анем.

Когда Су Линь выходит из архива, уже наступает вечер – везде зажигаются фонари, на улицах каким-то необъяснимым образом становится еще больше людей. В городе терпкими горькими духами разлита тревога, Су Линь читала об этом – на Европу только нужно сбросить спичку, как все вспыхнет, и люди вокруг это явно чувствуют, куда-то торопятся, галдят, будто пытаются нажиться на все годы вперед, которых могут лишиться в любой момент.

Су Линь несколько минут крутит карту, пытаясь понять, где именно она находится, а потом идет в сторону Сите – правда, конечно оказывается, что по части улиц уже пройти нельзя, либо они чем-то завалены, либо на них выросли новые, явно незаконно построенные дома, но еще спустя какое-то время, когда солнце закатывается в небо, будто вспарывает его своим острым краем и от этого по облакам растекается горячее алое, она наконец-то доходит туда, куда ей нужно – к собору с одной из двух фотографий, увезенных Ван Сун из Парижа, с красивым, нежным названием: «Наша Госпожа».

На второй же были сама Ван Сун и незнакомая девушка с внимательным, задумчивым взглядом, которую Ван Сун называла Морганой, а Су Линь ей не верила, ведь разве могут настоящую женщину звать так, как зовут ведьму из легенд?

Некоторое время Су Линь стоит в полной тишине, даже не шевелится и старается не дышать, будто боится, что собор, который, как и говорила Ван Сун, оказался вырезанным из кружева, от этого может разрушиться. Она слышит, как шумит река за ее спиной и неспешно, по-черепашьи переваливается, катя свои воды куда-то дальше, как ветер треплет ее волосы и беспокойно дергает за подол, как в подошву ботинок упирается камешек с мостовой.

– Вам помочь? У вас что-то случилось? – слышит она голос за своей спиной, оборачивается и видит женщину – не сильно старше ее самой, с короткими темными – солнце уже скрылось совсем, и цвет опознать сложно, – волосами, в таких непривычных на женщине брюках и, кажется, в мужской, на несколько размеров больше, куртке. Она вся – невысокая, крепкая – улыбается внимательно, а в ее глазах сверкает свет от дальнего фонаря.

– Нет, у меня все хорошо, – вежливо отзывается Су Линь.

– Все равно будьте осторожнее, сами понимаете, нам, женщинам, не стоит одним по ночам ходить.

– Так вы же тоже одна.

– Теперь нас двое, – улыбается женщина и подходит ближе. – Я тоже люблю навещать его, знаете, кажется, будто он этого ждет – и радуется, когда видит постоянных посетителей.

– Я тут первый раз. И вообще первый день.

– Так вас тем более нужно проводить! Где вы остановились?

И в этот момент Су Линь понимает, что, в общем-то, нигде. Она была слишком занята блужданием по городу, чтобы подумать об этом.

– Пока что не решила.

– Тогда точно нужно помочь, – женщина протягивает ей руку. – Меня зовут Жанна. Жанна Белозерская. А вас?

И Су Линь впервые за день улыбается перед тем, как назвать свое имя.

Послесловие

Откуда начинается любой путь

Le monde est entre

Dans un nouveau millenaire[44]

Notre-Dame De Paris – Le Temps des Cathedrales

– Прошу прощения, – кто-то пихнул его в бок, вышло неприятно, но терпимо, чуточку щекотно, правда, ребра, пострадавшие еще около недели назад от падения с лестницы – понаставят на них корзин, а обычным людям страдай! – неприятно заныли.

Он что-то проворчал себе под нос, но вставать не стал.

– Прошу прощения! – настойчивее повторил голос. Пришлось приоткрыть один глаз – чтобы рассмотреть высокую девушку с кучей заколок в голове. Она была похожа на куст с облетевшими ветками – это казалось и смешным, и красивым.

– Чего вам? – хмуро спросил Хуай.

– Вы спите прямо на входе, подвиньтесь, – пояснила девушка.

– Ну так шла бы мимо, – проворчал Хуай, но лениво отползл в бок.

Девушка недовольно поджала губы, но спорить не стала, просто перешагнула через него, звеня камешками на заколках.

Уже когда Хуай хотел продолжить спать, она обернулась – легко, чуть пошуршав одеждой, и спросила то, от чего он весь покрылся мурашками:

– А вы зачем с горы сбежали?

У мурашек было несколько причин. Во-первых, самая простая – а как она могла понять, что он пришел с гор? Не написано же на нем, в конце концов! Да и едва ли ее учили читать. Во-вторых, более сложная – неужели она поняла, что Хуай чего-то боится? И как осознала, что ему судьбой предначертано жить в этих несчастных горах? Пришлось сесть, поправить волосы, осмотреть девушку уже внимательнее. Впрочем, это совершенно не помогло: рогов у девушки не выросло, черный проклятый дым под ногами не завился, роковая метка на лбу не проступила. Высокая, крепкая, впрочем, наверное, все-таки из богатой семьи, и это ощущалось не только в заколках, но и осанке, белых ручках, внимательной, вежливой улыбке – деревенские девчонки так не улыбаются.

– А как вы?.. – он запнулся и даже немного покраснел, увидев, как весело, насмешливо, девушка прищурилась.

– Так видно же, – сказала она так, будто это все объясняло. – Но маленьким духам нужно сидеть дома, – и подошла снова ближе, присела напротив него, легонько коснулась лба и убрала от него пряди. Хуай не переживал, что выглядит перед ней некрасивым – все же у «маленьких духов» были и