Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

И тут тишину разорвал сухой гулкий треск. Черт, что там такое?

Я сорвался с лежанки, на ходу натягивая штаны. Из-за стены уже доносилась сонная возня Семёна, а в окне вдруг появились отсветы пламени. Выскочив на крыльцо, я увидел, что моя мастерская горела. Неяркое чадное пламя уже лизало дерево. Кто-то швырнул через забор бутыль с горючей смесью!

— Воды! — рявкнул я Семёну, который выбежал следом с самострелом наперевес.

Но я знал — это было лишь начало.

Вторая бутыль сверкнула в свете пламени. Вылетев из-за забора, она по крутой дуге упала на крышу нашего дома. В тот самый миг, когда мое внимание было приковано к огню, сработало «Жало».

Сначала бесшумно проявился «Каспер» — темный, клубящийся сгусток у забора, среагировавший на волну ненависти, исходившую от поджигателей. А следом, с сухим, резким треском, из скрытой в заборе матрицы вырвался рой сияющих синих игл. Они прошили ночную тьму и вонзились во что-то невидимое.

Раздались два коротких, сдавленных вскрика. Энергокнут сам собою выскочил из моей ладони, и ночь на миг озарилась яркой синей вспышкой. Распахнув ворота, я увидел как две тени, прятавшиеся у забора, дернулись в уродливой, пляшущей конвульсии и мешками рухнули на землю. Почему «Каспер» не среагировал сразу понятно — издалека первый раз кинули, а вот для того, чтобы попасть в дом, им пришлось уже ближе подойти.

Я оглянулся на разгорающееся пламя. Семён уже тащил ведра, заливая огонь. Там все под контролем, и я подскочил к парализованным телам. Двое. В темной, неброской одежде, с арбалетами в руках. Наемники.

Один из них был в сознании, глаза его были широко открыты от ужаса и боли. Он не мог пошевелиться, лишь смотрел на меня. За пазухой его темнела еще одна, неиспользованная бутылка с зажигательной смесью.

— Никуда не уходи! — погрозил я ему пальцем и бросился помогать Семену.

Через несколько минут пожар был потушен. Помогло, что дерево свежее, еще напитанное влагой, и наш колодец. Наконец пламя исчезло, оставив лишь едкий вонючий дым и я, покинув Семена, вернулся к нападавшим.

Когда я возвратился, один из них еще был без сознания, а другой уже поднял голову и, опираясь на локоть, пытался привстать.

— Кто послал? — спросил я, присаживаясь перед ним на корточки.

Он молчал, лишь скалился в бессильной ярости.

— Не хочешь говорить? — я усмехнулся. — Жаль. Придется немного… пощекотать.

Мои пальцы коснулись его виска. Легкий, почти невесомый нейроимпульс, направленный точно в нервный узел. Это была боль, от которой нельзя было ни защититься, ни привыкнуть. Наемник взвыл — диким, сдавленным, нечеловеческим воплем.

— Повторяю вопрос, — сказал я ласково. — Кто. Тебя. Послал?

— Князь… — выдохнул он, и по его щеке скатилась слеза. — Князь Голицын…

Мне хватило и этого.

Связав этих горе-диверсантов веревкой, как два мешка с картошкой, я без лишних церемоний закинул их на телегу Игната, которая так и стояла во дворе.

— Семён! — крикнул я, седлая Бурана. — Зови Игната, вы со мной поедете. Ульяна — остаешься за старшую. Запрись и до моего возвращения никого не впускай.

— Куда же вы на ночь глядя, Михаил Иванович? — испуганно прошептала она.

— В Кунгур, — бросил я, вскакивая в седло. — У меня там срочная доставка. Буду предъявлять господину Вяземскому вещественные доказательства того, что кое-кто мешает реализации проекта государственной важности.

Я посмотрел на связанных наемников, которые жалобно стонали в телеге.

— Кажется, — добавил я, — наш тихий разговор с князем Голицыным все-таки состоится. Но уже на моих условиях.

Мы мчались по пустому тракту — я впереди на Буране, а за мной, скрипя и подпрыгивая на ухабах, тащилась телега с моим неприятным грузом, понукаемая Игнатом. Семён сидел рядом с ним, сжимая в руках заряженный самострел и зорко оглядываясь по сторонам.

Всю ночь, утро и день мы провели в пути. В Кунгур мы ворвались уже под вечер, грохотом копыт и колес нарушив сонную тишину уездного города. Я не стал деликатничать. Подъехав к дому Вяземского, я спешился и забарабанил в массивные ворота кулаком так, что гулкое эхо разнеслось по всей улице.

Через минуту перепуганный дворецкий открыл калитку.

— Мне нужен твой хозяин, — приказал я. — Скажи, приехал Михаил Молниев. По делу чрезвычайной государственной важности.

Вяземский принял меня в своем кабинете. Он был в домашнем халате, наброшенном поверх рубашки, насупленный и хмурый, но в его глазах уже горел острый, цепкий интерес.

— Что стряслось, Михаил? — пробасил он, наливая себе стакан воды. — Судя по твоему лицу… случилось что-то серьезное.

— Более чем, — ответил я. — Произошел акт саботажа! На мой дом было совершено нападение. Пытались поджечь.

Он поперхнулся водой.

— Кто⁈

— Люди князя Голицына, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Двоих я поймал. Они сейчас у вас во дворе, в телеге, связанные. Можете лично их допросить.

Вяземский подошел к окну, отодвинул тяжелую штору. Увидел телегу, две связанные фигуры, охраняемые Игнатом. Он тяжело вздохнул и вернулся к столу.

— Верю, верю. Доказательства веские, — признал он. — Но это слово наемников против слова князя. Он скажет, что они его оговорили.

— Конечно, — кивнул я. — Поэтому я здесь. Степан Андреевич, я предупреждал вас, что Голицын опасен. Помните слова купца Ерофеева? Что князь способен «в разум лезть, руками водить»? Я тогда сам чуял в нем эту силу, но не видел ее в действии, а потому не мог прямо обвинить его, не рискуя быть названным клеветником. Теперь же у нас есть повод для серьезного разговора с ним.

Вяземский мрачно потер лоб.

— Да, слова купца… надо бы его самого сюда. Чтобы подтвердил. Его свидетельство против князя будет весомым.

— Попробуйте его найти. Только, боюсь, с этим будут проблемы, — сказал я.

Вяземский дернул шнурок звонка. Вошедшему дворецкому он отдал короткий приказ:

— Послать немедленно к дому купца Ерофеева. Узнать, где он. Доставить сюда.

Ожидание было недолгим. Через полчаса посыльный вернулся, бледный и растерянный.

— Беда, Степан Андреевич, — доложил он. — Дом пуст. Соседи говорят, Василий Захарович еще третьего дня, после визита к князю, в спешке ускакал из города. Один, без семьи, без вещей. А сегодня утром… — он сглотнул, — сегодня утром в