Гиппогриф Его Величества - Lis-Bet

— Если сдашься, мы не тронем город.

Эрик замер на мгновение, будто слова ошеломили его, а затем его взгляд потеплел.

— Ты добрее своего отца, маленький император, — сказал он, а затем покачал головой. — Но мы пойдем до конца. Рипсалис и так в руинах, поэтому если нам суждено пасть вместе с ним, пусть будет так.

Внутри всё вспыхнуло от негодования, и Калеб показательно опустил меч.

— В последний раз предлагаю: сдавайся, и империя приведет Рипсалис к рассвету, — сказал он, нахмурившись и ощутив, как замерло сердце в ожидании ответа. — Я не отступлю.

Грохот битвы на мгновение стих. Ветер, проникающий сквозь трещины в барьере, принес фантомный запах полевых цветов. Солнце осветило лицо Эрика, но взгляд зацепился не за обветренные губы и тени под глазами, а за усталую улыбку. Перед Калебом предстал не командир защитников города, не самоотверженный воин, вышедший в одиночку против огромного войска, и даже не враг, готовый на всё ради победы, а такой же простой человек, верный своим принципам. Сдаться означало предать себя. Они оба это понимали и не могли подвести тех, кто доверился им, вручил свою жизнь в надежде увидеть прекрасное завтра. Калеб и Эрик несли на плечах груз ответственности, который не позволял отступить. А потому тихий ответ ничуть не удивил:

— Не сегодня.

Калеб посуровел и вновь вскинул клинок, принимая слова разумом, но не сердцем. Эрик занял боевую стойку. Отошедшие на второй план звуки битвы вернулись, и эфемерный аромат цветов пропал, оставив вместо себя только тяжелый запах крови. На языке чувствовался привкус горечи. Из битвы живым выйти мог только один. Кому посчастливится разрушить защитный купол, могло показать только время, и оно же подстегивало сражаться дальше. Калеб и Эрик пересеклись взглядом в последний раз, а затем…

Всё смазалось. Удары посыпались нескончаемым потоком, зазвенела сталь, поднялась пыль. Эрик наседал, не давая ни секунды, и каждый выпад мог стать последним. Зачарованные клинки пылали, а раны от них — болели во сто крат сильнее, чем от обычного меча. Однако Калеб будто не замечал их. Он ловко и быстро орудовал клинком, отражая удары, и смело бросался в контратаку, когда предоставлялась возможность. Он двигался четко и продумано, вспоминая всё, чему учил отец. Было сложно сражаться против парных клинков, но если Калеб умел что-то делать лучше всего, так это выживать.

С самого детства он боролся за право дышать, ходить по земле и наслаждаться каждым днем. Не только Динар ненавидел его и мечтал убить, но и многие другие люди, которые враждовали с матушкой или считали его неправильным сыном своего отца. Калеб сбился со счета, сколько раз попадал во всевозможные ловушки и оказывался на краю гибели. Ему подсыпали отраву в еду, заманивали в темные коридоры, где пытались задушить, применяли на нем подчинение, заставляя выброситься из окна, швыряли в затылок кинжалы… Калеб не понимал, за какие проступки полагалась такая кара, но очень скоро осознал, что это не кончится. Никогда.

Не важно, наследником он будет или императором, желающих снести ему голову будет в избытке. Пытаться уменьшить их количество казалось таким же глупым, как черпать ведром реку, надеясь обратить поток вспять. Калеб решил, что поступит иначе. Вместо того, чтобы бороться с каждым, кто придет по его душу, он научится справляться. Преодолевать преграды, пересиливать трудности и выбираться изо всех ловушек, чтобы жить. Дышать, ходить, любить. Он всем сердцем обожал этот мир, свою семью, свой народ и не хотел покидать их раньше времени. Пройденные испытания закалили его, сделали стойким и сильным, а потому теперь, даже перед лицом настолько искусного врага, он не пасовал.

Смерть дышала в затылок, но Калеб не обращал на неё внимания. Он снова и снова бросался на Эрика, скрещивая клинки, и всё внутри пылало. Но не от ярости, а от жажды жить. Оказавшись запертым посреди поля битвы, когда каждую секунду кто-то погибал, он, как никогда, хотел выбраться из пекла, прийти домой и выдохнуть с облегчением, что всё закончилось. Калеб мечтал вернуться в столицу, увидеть матушку и поприветствовать народ. Больше всего на свете он дорожил своей родиной, а потому готов был на всё, лишь бы её защитить. Несмотря на то, что спина взмокла от пота, а натруженные мышцы требовали покоя, Калеб запрещал себе останавливаться. Он должен был одержать верх над Эриком, выбраться из ловушки и рвануть к Рипсалису, чтобы воздвигнуть флаг империи на высшей точке. Провал был недопустим. Нужна была только победа.

Жизнь!

С горящими глазами Калеб столкнулся к Эриком лицом к лицу, наседая всем телом. Тот дрогнул. Поймав взгляд, Эрик оскалился, не желая отступать, и вдруг случилось непредвиденное. Что-то хрустнуло.

Меч треснул.

Калеб среагировал мгновенно. Он отскочил, боясь, что клинок сломается, а его самого разрубит надвое, и в ужасе уставился на оружие. Не продержавшись и мгновения, лезвие рассыпалось на кусочки, оставив после себя бесполезный обломок. Магические символы померкли, а яркий тигилл на рукояти угас. Калеб похолодел. Другого меча не было, а ружье осталось в креплении на седле Бланша, который сейчас сражался у стен Рипсалиса. Ничего, чтобы отразить удар зачарованных клинков Эрика, не нашлось. Калеб сглотнул, отступая. Его пробил холодный пот, дыхание участилось, а взгляд заметался в последней попытке отыскать хотя бы чужое оружие, пусть даже простое или затупленное. Что угодно, чтобы вернуться в бой.

Эрик метнулся к нему, воспользовавшись замешательством, но почему-то не пронзил клинком, а ударил ногой в живот. Не ожидавший этого Калеб согнулся пополам, роняя обломок меча, и зашелся кашлем. Перед глазами вспыхнуло. Боль и непонимание смешались, а в голове зазвучал фантомный голос отца, велевшего подниматься сию же секунду, пока враг не завершил начатое. Калеб попытался вскинуть голову и защититься от следующего удара, но перед глазами сияло и сверкало. Он смог только выхватить кинжал из ножен, когда Эрик приставил к его шее пылающий клинок.

— Сдавайся, — тяжело дыша, сказал он. — И я пощажу тебя.

— Господин! — закричали солдаты, не поверив глазам, и принялись бить по барьеру, прекрасно понимая, что это не поможет.

— Ваше Величество, вставайте!

— Уклоняйтесь!

Калеб поджал губы, медленно выдохнув, и упрямо вскинул подбородок. В глазах вспыхнуло пламя решимости, когда он отчеканил:

— Никогда.

Эрик помрачнел. Лицо ожесточилось, но во взгляде снова мелькнула искра сострадания — такая неуместная во время боя, но такая человечная.