Сказания о мононоке - Анастасия Гор

Так сказала Рен. Эти её слова тогда показались Кёко загадочными и престранными – ни толики узнавания, ни одной догадки не мелькнуло тогда у неё в голове, – но сейчас вдруг появилось и то и другое. Как фрагмент из детства, который ты знаешь лишь по рассказам взрослых, но который по ощущениям будто бы пережил сам. Как соринка в глазу, которой там уже нет, но резь от которой долго не проходит. Как сон, который ты забыл.

Или который кто-то стёр.

– Она только о тебе и болтала все эти недели до синкай котай… А когда мы столицы достигли, так расстроилась, что ты нам не повстречался! Всё уповала на путь домой, и не зря ведь. В несчастливый день родилась, но, по-моему, крайне для того удачлива.

– Удача ли это, что пурга вас в заброшенный храм загнала?

– Раз тебя сюда же загнала нужда в офуда – однозначно да.

– И что такого ты рассказал юной госпоже обо мне, позволь узнать, что она так интересом к моей персоне воспылала? Неужто про змея водяного? Или про выдру, которую мы вышвырнули из постели дочки рыбака?

– Нет, Идзанами с тобой! Не годится такая история для детских ушей. Я лишь сказал, кто ты и каков на деле… Ученицей она твоей мечтает стать.

– Дедушка! Зачем ты ему всё рассказал!

– О, проснулась!

«Этот голос… Третий… – Кёко содрогнулась всем своим естеством. – Он так похож на мой. Это и была я».

Всё, что она могла, заложница тёмной скорлупы, – это продолжать слушать. Продолжать вспоминать. По-прежнему ничего не видела, ибо затопленному навек суждено остаться на самом дне, но кружилась на волнах тех вод, поднятых словами Рен. В конце концов, даже когда отрезаешь кусок ткани, из края остаются торчать нитки. А зашьёшь дыру заплаткой – обнаружишь под ней шов. Нитки, швы и трещины – всё это тоже было в скорлупе. Кёко прижалась к ним ухом, пока снаружи кто-то суетился, топтался, лязгал чугунком.

– Поела? – снова раздался голос дедушки. – Отдохнула? Теперь, может, станцуешь нам, двум уставшим путникам?

– А я, что ли, не путница и не устала?

– Ха-ха! Ты как будто не только не путница, но и даже не девочка. Разговариваешь под стать мальчишке.

– Ой, простите…

– Ну же, Кёко. Этот господин просто очень хочет посмотреть на твою кагура, ну же.

– Я… я не люблю… танцевать…

– Ничего страшного, – и снова голос Странника. Уже тогда он говорил с ней этим раздражающе безмятежным тоном, словно это ему всё равно, а не ей. – Маленькие девочки вечно самых посредственных вещей стесняются. Я всё понимаю.

– Ничего я не стесняюсь! И вовсе мой танец не посредственный! И я не маленькая! – А затем после долгого возмущённого молчания: – Ладно, хорошо, смотрите.

Бубенцы судзу. Дедушкин смех. Вздох Странника, который, как надеялась тогда действительно маленькая Кёко, выражал восторг или хотя бы удовлетворение от её старательных, ещё не слишком ловких шагов. Хижина выла на свирепом ветру, как одичалый волк, и снаружи хрустел снег, которого уже к утру выпало по самые колени. Это Кёко помнила, как и всю остальную поездку на синкай котай, а вот храм в тутовой роще, загнанных и закоченевших лошадей и курящего трубку Странника, сидящего возле ирори и смотрящего на её танец, – нет. Всех трёх дней, которые они провели там, запертые метелью, не сохранилось в памяти Кёко. Там, в кружеве воспоминаний, осталась лишь узкая прореха, которую она доселе даже не замечала. Всё это время она и вправду не помнила целых три дня своей жизни.

Зато помнили все остальные.

«Как, говоришь, зовётся этот меч?»

«Понимаешь, юная госпожа… Ты ведь уже совсем взрослая».

«Кёко танцует кагура просто великолепно. Ну, уж точно лучше, чем готовит рис».

Всё это время Странник знал и её, и кто она такая.

– Я не уверен, что хочу этого. – Дедушка вновь заговорил из-за скорлупы неожиданно, когда Кёко уже решила, что видение на том окончилось. – Не уверен, что смогу позволить. Принять решение… трудно. Я рассказывал, что случилось при её рождении. Не желают боги принимать таких оммёдзи.

– И всё-таки приняли, раз она здесь.

– И всё-таки… Ты знаешь, что я сделал ради этого. Мне нужно больше времени. Можешь пока заставить её забыть?

– «Пока» здесь не работает. Либо навек, либо…

– Значит, навек.

– Она и так забудет. Все забывают. Ты и сам меня не признал сначала.

– Нет, нет, я не про твоё лицо, я про саму встречу. Всё, что случилось с ней в поездке, включая эту метель и… Ох, милая Нана ведь не затаит на нас обиду?

Тишина показалась Кёко звонче, чем связка мон, которую она однажды рассыпала посреди городской площади. Ответ Странника тоже был громким:

– Да будет так. Пусть юная госпожа растёт крепкой и счастливой.

– Ха, с этим проблем не будет! А я подарю тебе один красивый меч взамен, хочешь?

– Не хочу.

– Ты хочешь.

– Не хочу.

– Ты не можешь не хотеть такого красивого меча, поверь.

– Я не… Боги, пусть метель поскорее закончится!

И скорлупа разбилась.

Правда, за ней не оказалось ничего стоящего – только эхо того, что Кёко знала уже и так. Плач белокурой девы-чужестранки в розовых цветах с изрезанным осколками лицом. Тонкие нежные пальцы в обесцвеченных белых волосах. Ступки с травами, каморка мастерской, сосуды и лекарства. Поцелуй сухой, горячий и прощальный. Кёко снова потеряла себя где-то в остатках Рен. Её омывало течениями сна и яви с двух сторон – тёплая волна далёкого прошлого и холодная волна реальности, за которую она пыталась ухватиться призрачными пальцами, да всё никак.

«Опять видения?»

Как проблески солнца, с трудом пробивающиеся через водяную гладь, на поверхности которой Кёко бесцельно дрейфовала, они и впрямь снова стали появляться. Волны, что вдруг устремились к ней и накрыли собой, были буйными.

Вот старшая служанка в зелёном кимоно валяет паровые булочки в рисовой муке, прежде чем бросить их на печку. Щёки у неё румяные, прядки взъерошенных волос выбиваются из пучка, и бормочет кому-то: «Коичи-то? Чтобы жалеть сестру? Да брось! Таким людям никого, кроме них самих, не жалко. Тело бедной Рен нашли в реке – торговцу заплатил, чтобы увёз, как такой человек может жалеть кого-то?.. Ой». И вдруг глаза её округляются дико, испуганно, когда она видит в отражении висящих кастрюль силуэт, что стоит за ней в дверях, хотя никого там на самом деле нет. «Что такое, что случилось?» – верещит беременная служанка, подбегает к ней, разбивая посуду, когда старшая служанка заходится таким визгом, что у всех в соседних коридорах