Восьмой район - Алиса Аве

Мёбиус наотмашь ударил меня по щеке.

– Х-011, закончить начатое! – рявкнул он. – Уничтожить Ковчег, помнишь?

– Он падает, – простонала я, – он уже мертв.

– Ты забыла о своей великой миссии спасти всех. Кир умер здесь. Там, в прошлом, он жив. Старший Стиратель произнесет речь, и все повторится. Анита, Восьмой район, строительство Ковчега. Яра. – Эмоции подвели Мёбиуса. Он закашлялся, на меня снова брызнула кровь, и я словно очнулась.

– Да, – проговорила я сбивчиво. Губы Мёбиуса потемнели от крови. – Да, – повторила громче и протянула к нему руку. – Да, – сказала я в третий раз и обняла его.

Мёбиус оттолкнул меня обратно к Зенону, улыбнулся и упал. Мы с Зеноном бросились поднимать его.

– Давай с нами, – окликнул его Зенон, – нам ведь…

– Нет. – Мёбиус кашлял, кровь пузырилась в уголках рта, и все же он принимал решения за всех нас. – Замолчи. Береги силы, ты нестабилен. Сегодня я впервые умираю достойно. Эта смерть куда лучше обещанной мне. Не от ее руки, а по собственной воле. Я намерен остаться в летящем к земле Ковчеге, ты увидишь совсем другое будущее. Я увижу… и не буду знать его наперед.

– Ты должен пойти с нами! – Зенон поднимал его, как до этого Аниту.

– Убери свои руки, идиот. Мне больно. И не смей, не смей здесь скорбеть. Слышал, что сказал Старший Стиратель? Найди меня настоящего. Он хотел, чтобы я нашел Кира в минуты его глубочайшей скорби и снова запустил колесо. Кира найдете вы. Веди ее, Зенон.

– Я не хочу, чтобы ты умирал! – запротестовала я. Зенон оставил попытки, но я толкала его к Мёбиусу. – Ну что ты!

– Я же с тобой. – Глаза Мёбиуса закатились. – Я всегда рядом, помни…

Он поднял один палец, Зенон сжал меня изо всех сил. Я рванулась к Мёбиусу, но время уже стирало нас.

– В каком мире, в каком отрезке времени мы бы ни оказались, жди меня…

Последние слова, которые Ковчег шепнул нам.

Жди меня…

Мы полетели в сверкающую даль, Зенон держал меня крепко. Позади темнело небо, густой фиолетовый свод расчертила огненная комета – дымный, искрящийся хвост рос, удлинялся – Ковчег несся к земле. Он падал, сжираемый огнем. За ним тянулись пылающие крылья, Ковчег стонал, как человек, но этот миг оборвался нашим собственным падением.

Мы рухнули на мокрые ступени. Небо изливало дождь. Я машинально закрыла лицо. Сжалась, готовясь услышать легкое шипение кожи. Дождь пролился на разгоряченную кожу прохладой. Мы были где угодно, но не в мире, в котором родились.

Мы побежали под навес. Ровная улица, чистая, пустынная, впитывала воду с небес, оставаясь совершенно сухой – ни одной лужи. Мраморная широкая лестница, куда нас выбросило, вела к массивным дверям. На Ковчеге я видела много разных дверей и шлюзовых перегородок, ни одна не поражала меня грандиозностью так, как поразила та, у которой мы стояли.

– На ней изображена история. – Зенон провел пальцем по резьбе – искусной рукой на массиве дерева, разделенном на выпуклые квадраты, словно сцены для каждого события, вырезаны люди и предметы, обозначавшие определенный период времени.

Война за ресурсы, захлестнувшая одну страну за другой, расколовшая два континента на осколки островов. Победа и уцелевшие города, объединившиеся в унии для сохранения и развития технологий по возобновлению водных и пищевых ресурсов, сплочение общества вокруг сформированной передовой идеи – важна каждая жизнь. Стабильность, как мы с Зеноном знали, человеку быстро приедается. Не имея возможности выплеснуть скопившуюся скуку в войну, люди выдумали способы изощреннее. Почему человек, венец природы, должен так мало жить? И вот ученые держат заветную искру. Крохотный ген, любой из множества, формирующих наши тела и личности. Ответ на вопросы о совершенстве и долголетии.

Долгий век приводит к однообразию. Оказалось, с генами можно играть бесконечно и получать тех самых декоративных людей, из-за которых все и началось. Любая война основывается на превосходстве, она кроется в идее о совершенстве одних и ущербности других. Что простые люди, когда есть люди новые? Homo Idealis, как порой выражался Старший Стиратель. Вот идеальный человек для самого человека – здоровье, удачливость, ум, красота. А для благополучия мира идеальна подконтрольность. Искру, которую держали ученые, они не дарили, они отнимали, взамен оборачивая Homo Idealis в модную внешность.

В подтверждение открывшихся нам истин над главным входом огромными подсвеченными буквами были выгравированы слова: «Мир – это мы».

– Мир – это мы, – тихо прочитал Зенон, – так говорил мне Старший Стиратель, указывая на себя, – все в мире подчинится человеку, если ему хватит смелости сказать: мир – моя собственность. По моей воле пишется новая история, и люди будут говорить: «И спустился на разоренную землю Ковчег, и люди вышли из него. И увидели люди, что они в саду. И поняли, что бог вернул им благоденствие. Славься, мир, сказали люди. Славься, бог». Все и каждый познает, кто тот бог, что вновь создал для них мир. Ты все сомневаешься? – спросил меня Зенон.

Дождь смыл с него кровь, но не справился со следами отчаяния, въевшимися в глаза, кожу, спину, – Зенон пульсировал и с каждой вспышкой словно становился старше. Превращался в Мёбиуса.

– Я всегда сомневаюсь, – ответила я и прижалась к нему после очередного скачка.

– И в своих способностях? – Он обхватил меня за плечи и справился с новой судорогой.

– В способностях нет, только в себе. Пошли?

– Хотел бы я вернуть невидимость, не помешала бы сейчас.

Мы оставили Ковчег в нашем будущем, теперь предстояло перекроить прошлое. Не сговариваясь, мы отказались от терзающей нас боли. На какое-то время, на чересчур долгое, но слишком быстротечное.

Невидимость не понадобилась, фойе и коридоры были пусты.

– Собрание, – напомнил Зенон. – Мёбиус сказал, нам нужно наверх.

Полукруглые лестницы смыкались на площадке с витражным окном, расходились на два широких пролета и встречались в длинной галерее с восемью дверями.

– Почему он не сделал Ковчег таким красивым? – не сдержалась я.

– Мне напоминает общий туалет, – Зенон отвечал с предельной серьезностью.

– Душевая мальчиков из мрамора?

– Нет, такая же холодная.

– Да уж.

– Да уж.

Мы выглядели жалко среди великолепия мрамора, колонн и лепнины.

– Наша седьмая, – Зенон указал на дверь. – Готова?

Дверь не распахивалась самостоятельно, как на Ковчеге. Я повернула витую тяжелую ручку, потянула. На нас полился бархатный голос Старшего Стирателя. Кира. Я так и не узнала, как называли его в партии. Вдохновителем именовал его директор Perfectum, представляя Киру, не подозревая, что знакомит человека с ним же самим.

– Различие очевидно. Более того, опасно. История знает сотни примеров, когда различия становились камнем преткновения. Те, кто представляет