Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

– Согласна. Хорошо. К тому же граф Орлант совсем не такой противный, как старая мать Нины, верно?

– Нет. Совсем нет, – очень серьезно и строго ответила Пьера. – Он очень милый. И очень хороший человек.

– И поэтому ты?..

– Нет. Не поэтому. А потому, что Дживан Косте тоже очень хороший человек. И я действительно люблю его.

– Я знаю. Но тогда в чем же дело, Пери? Надеюсь, это не связано с нами, со мной? Ты ведь не такая дурочка.

– Нет. И я не настолько великодушна. И не настолько нужна тебе. Я, вообще-то, порядочная эгоистка и думаю только о себе. Но видишь ли, чтобы устроить собственную судьбу, мне, видно, ума не хватает.

– Так позволь господину Косте сделать это за тебя.

– Не могу, – серьезно ответила Пьера. И, помолчав, прибавила: – Знаешь, Лаура, мне кажется, что этого я сделать не могу. Не имею права. И сама не знаю почему. В Айзнаре – могла. Там все казалось так просто. Оставалось только прийти на готовенькое. Но здесь, в горах, я, похоже, сразу меняюсь. И очень быстро. Я теперь совсем не та девушка, которая пообещала в Айзнаре в марте выйти замуж за Дживана Косте. Нет, я просто не могу этого сделать! Если уж выходить замуж, то полюбив своего суженого от всей души. Иначе любое замужество будет ложью и несправедливостью. Непростительной ложью, Лаура!

– Видимо, ты права. Но что, если ты ошибаешься, Пери? Что, если ошибаемся мы обе? Неужели сама любовь значит в браке так же много, как желание любить? Не знаю. Не уверена. Я все наблюдаю за людьми, пытаюсь выяснить… А может, ты переменилась к нему просто потому, что он далеко и ты так давно его не видела?

– Нет. Дело совсем не в этом. Когда бы я ни была с ним, когда бы ни думала о нем, я тут же как бы попадаю в замкнутое пространство. В такой замкнутый светлый круг. И что же, мне теперь ко всему остальному миру повернуться спиной?

– К остальному миру?

– Ну да, к тому, что за пределами этого светлого круга, в темноте! – горячо заговорила Пьера, поднимая голову от работы. – К тому миру, где много воздуха и места, где дуют ветры и ночь сменяет день! Я не знаю, как выразить это словами, Лаура! Ко всем тем вещам, которым ты можешь верить, но которые слишком велики для тебя, которым ты сама совершенно безразлична. Я еще только учусь понимать эти великие вещи и себя тоже учусь понимать, и я не могу бросить все это, отказаться от познания этого широкого мира, нет, пока еще нет!

– В таком случае тебе, наверное, следует попросить Дживана немного подождать, – медленно проговорила Лаура. – Не знаю, понимаю ли я тебя… Но по-моему, такое право у тебя есть.

И в ту же ночь Пьера села писать самое сложное из всех ее «сложных» писем. В монастырской школе ее научили писать довольно грамотно, но в целом излагать свои мысли на бумаге она по-прежнему ненавидела: в таком виде любая вещь или тема сразу становилась далекой и тривиальной. Это казалось Пьере унизительным.

Вальторса, Валь-Малафрена, 24 января 1828.

Дорогой Дживан!

У меня все хорошо. Надеюсь, что Вы, госпожа Косте и Баттисте тоже здоровы и благополучны. У нас по-прежнему идет снег; в эту зиму снегопады здесь удивительно сильные. Папа говорит, что таких не было с 1809 года. Все заливы на озере замерзли, а кое-где лед такой толстый, что можно даже кататься на коньках, что уж совсем необычно для здешних мест. Впрочем, долго это, наверное, не продлится.

Мне трудно просить Вас об этом, но Вы, я надеюсь, не рассердитесь и поймете меня: я очень прошу Вас – если, конечно, будет такая возможность и по дорогам можно будет проехать – заглянуть ненадолго к нам в Вальторсу. И хорошо бы поскорее, до того, как я начну собираться в Айзнар. Очень ли Вы заняты на таможне? Если да, то я, разумеется, все пойму. Мне трудно все объяснить в письме, и я рассчитываю серьезно поговорить с Вами, как только Вы приедете. Если же это окажется невозможно, не тревожьтесь: я приеду, как мы и договорились. Папа еще не совсем поправился после перенесенного в декабре бронхита; и об этом я тоже хотела бы поговорить с Вами. Но, если честно, я надеюсь на этот разговор потому, что не умею писать письма. Мне всегда ужасно трудно выразить словами то, что у меня на душе. Еще раз прошу Вас не беспокоиться: если Вы приехать не сможете, я непременно приеду сама. Передайте, пожалуйста, Баттисте, что я очень его люблю.

Ваш любящий и преданный друг,

Пьера Вальторскар.

Письмо это было отправлено с айзнарской почтовой каретой в понедельник, и через неделю из Монтайны прибыл ответ. «Приеду 8 февраля», – писал Косте. «Боже мой, – сказала себе Пьера, – ну вот, я заставила его пуститься в путь среди зимы, ему придется в Эрреме пересаживаться с одного дилижанса на другой, придется брать отпуск… (Косте возглавлял таможенное управление Западного края.) И конечно же, мне придется рассказать папе, что я наделала!»

– А знаешь, – сказала она отцу в тот же вечер за ужином, – на прошлой неделе я написала господину Косте письмо.

– Ты очень часто пишешь ему, дорогая, – ласково и рассеянно пробормотал граф Орлант, изучая карты звездного неба и пытаясь определить, сколько звезд в созвездии Плеяд.

Пьера подошла ближе и некоторое время смотрела ему через плечо.

– Это Плеяда? – спросила она.

– Плеяды, дорогая. Не одна, а несколько. Много. Так называется очень большое скопление звезд. Это греческое слово. Нет, это соседка Плеяд. Видишь, вот здесь изображены семь Плеяд; наши крестьяне их так и называют: «Семь сестер». Но чаще всего видны только шесть. А в этой книге говорится, что по крайней мере двенадцать из них можно легко увидеть с помощью оптических приборов. А на этой карте их восемь. Странно! Уж не исчезают ли они с небосклона время от времени, когда их что-нибудь затмевает?

– Папа, я хотела поговорить с тобой о том письме.

– О письме? Ах да! – Граф Орлант сел, удобно откинувшись на спинку кресла, и потер переносицу, чтобы сосредоточиться.

– Я просила Дживана приехать.

– Приехать? – воскликнул граф встревоженно и, пожалуй, немного обиженно.

– Прости, что сперва не спросила у тебя разрешения, папа. Но я была так… У меня в голове была такая путаница! К тому же я думала, он