Стратагема несгораемой пешки - Андрей Евгеньевич Фролов

лебедок, под верхние перекрытия вспучилась крыша лифта. Взлетела, застонав вспомогательными двигателями, с тугим ударом встретила «пальцы» тормоза. Сидящих на уступе людей бросило вперед, приложив о темный борт. Затем лифт послушно качнулся назад, словно признавая, что на крышу ему не пробиться, и замер.

— Можешь меня отпустить, — улыбнулся Данст, мягко высвобождаясь из захвата. Имплицитор кивнул, отдернул руку и вытер ее о нагрудную пластину «Кирасира», словно только что вляпался во что-то липкое. — Тридцать секунд, — напомнил ему командир. — Затем, благодаря усилиям покойного пенетратора, кабина начнет обратное движение. Я хочу, чтобы ты… как только она тронется… чтобы ты осторожно, плавно и без лишней суеты переполз на ее крышу. Торопиться не нужно. В начале движения ее скорость совсем не высока.

— Хорошо, — треснувшим голосом ответил Найджел, с суеверным ужасом в глазах разглядывая пятнышки ржавчины на борту, свисающие тросы и хищно растопыренные амортизаторы. — Я все понял, босс…

— Вот и отлично. Пошел!

Система металлических блоков, валов и колес вновь пришла в движение.

Кабина вздрогнула, подалась наверх, словно отталкивая распорки пружинящих тормозов, и начала медленно скрываться за краем выступа.

Распластавшись на краю карниза, Карим терпеливо выждал, пока она полностью не пройдет мимо их убежища. А затем весьма толково соскользнул вниз. Едва задержавшись, он с глухим стоном разжал пальцы, уже в падении догоняя крышу и едва не распоров плечо о бритвенно-острый край направляющего рельса. Завалился на бок, откатился, в панике вскинулся.

Голова Мартина показалась из-за края удаляющегося уступа.

Доппельгангер оценил скорость, и через миг тоже спрыгнул. Спокойно, словно делал это каждое утро. Легко оттолкнулся от выступа на соседней стене, спускаясь, будто по ступеням; перескочил на еще один, постепенно догоняя лифт, придержал «Штайер», и повис в воздухе. Коснулся одного из тросов. Коснулся практически незаметно, казалось — лишь вскользь… но вскрикнул, тут же отлетая в сторону.

Упал, словно подстреленный, баюкая поврежденную руку. Другой уцепился за выступы крыши в тот самый момент, когда кабина принялась разгоняться. Под медицинским корсетом застонали едва сросшиеся ребра, в горле появился кислый привкус.

От укрепленной перчаточной наноткани едко потянуло дымом. Вверх, уменьшаясь в размере, убегал квадратный потолок шахты, вскоре ставший похожим на старинную почтовую марку.

20–45

Доктор Ральф Хоппе, руководитель ночной смены проекта «Летаргия», нервничал.

Стараясь, чтобы угнетающее его чувство не было замечено более молодыми коллегами, Хоппе напустил на себя вид задумчивый и отстраненный. Предчувствие глодало его изнутри, мешая трезво мыслить о работе. Мигание индикатора, отсчитывавшего этажи поднимавшейся кабины, действовало на нервы и казалось бесконечно-долгим.

Ральф не мог нащупать объяснения своим иррациональным страхам, списывая все на нервотрепку последних недель. А еще на матерых головорезов, поселившихся в их лаборатории со всеми своими пушками, сигаретами и взглядами мясников. Почти не мешая персоналу Статуса, те умудрялись при этом так давить на психику коллектива, что трое перспективных ученых уже положили на столы бхикшу прошения о переводе в другие отделы…

За спиной шепотом переговаривались восемь перспективных и талантливых работников научно-медицинского блока ТрансСтата «Конро», привлеченные из самых разных филиалов Европы. Стараясь не встречаться с начальником взглядами в отражении зеркальных лифтовых дверей, они выразительно переглядывались между собой. Безуспешно пытались понять причину подавленного состояния господина Хоппе. И тоже нервничали, хоть и без очевидного повода.

Ральф потер запястье, где под кожей выступал бугорок имплантированного чипа. Его коллеги держали наготове специальные карты, утром выданные службой безопасности Статуса, и протирали ладони о полы халатов, готовясь к дактилоскопической идентификации.

Не очень правильно начался день господина Хоппе…

Тосты за завтраком пригорели. Поругался с супругой. Отчитал сына за прогулы в школе и пренебрежение дневным намазом. Затем пришло сообщение, что статья доктора об утилизации неопознанных человеческих останков была отправлена на доработку. Затем его соратобу зацепил рекламный щит, теперь требуя покраски переднего крыла. В обед снова звонила жена, продолжая утреннюю распрю…

День, начавшийся так дурно, не может предвещать ничего хорошего. Особенно, если речь идет об очередной бессонной смене над телом парнишки, никак не желающего возвращаться в сознание.

Ничего. Он соберет мысли в кучу, и заставит себя приступить к работе. Даже если она сведется к перечитыванию отчетов дневной вахты и безынициативному наблюдению над состоянием коматозного азиата. Совсем скоро он поднимется на этаж в окружении ассистентов, отработает ночь, а затем отправится домой, где постарается примириться с женушкой. И никакие головорезы не испортят ему настроения. Даже если попытаются, снова объявив дурацкую учебную тревогу или повышенный уровень боеготовности.

Однако, против собственно воли, лицо Хоппе скривилось в презрительной гримасе, что не укрылось от стоявших за спиной коллег. Что уж врать? Сам Ральф почти не верил в благоприятный исход операции. Будучи человеком науки, но одновременно умеренно-верующим мусульманином, он полагал, что сознание имплицитора уже не вернется в его бренную оболочку, затерявшись там, куда современная нейропсихология только прокладывала первые тропы…

Индикатор над дверью, казалось, задремал. Скоростной лифт никуда не спешил, превратив традиционный подъем в утомительное бесконечное путешествие. Молодежь, перешептывавшаяся за спиной, нервировала все сильнее. Вновь вернулась мысль, что ему тоже стоит оставить ночные бдения, переведясь в отдел Клауса Норберга…

Лифт замер. Остановился, помигивая цифрой 52. Хоппе нахмурился. В здании иногда случались перебои с энергией. А сегодня, учитывая уличные волнения, это казалось даже ожидаемым событием. Но все же тревога усилилась и Ральф повернулся в угол, где под потолком притаилась черная непрозрачная полусфера камеры-физиосканера.

Панель управления лифтом сообщала, что все механизмы исправны. Шепот коллег стал чуть громче, а кое-кто осмелел настолько, что заглянул доктору через плечо, пытаясь лично убедиться в причине остановки. И не успел господин Хоппе вежливо отчитать молодого человека, нарушившего его личное пространство, как двери вдруг разошлись.

У Ральфа отвисла челюсть. Гул возбужденных голосов, прокатившийся по кабине, был похож на неожиданный грохот прибоя. Существо, замершее в пороге, подняло палец к матовому забралу серебристого боевого шлема, прижимая его туда, где у нормальных людей находятся губы.

Хоппе, собиравшийся уже возмутиться, сглотнул комок слов, вдруг почувствовав себя очень старым.

Их было четверо. Четверо затянутых в серую анатомическую броню бойцов, покрытых оружием, словно птица — перьями. Длиннющие винтовки смотрели в лица ученых, на униформе не виднелось ни единого логотипа.

Ральф возмущенно поджал губы, все же решившись разразиться гневной тирадой, но тут один из серых военных ухватил его за плечо, деликатно, но с усилием выводя на 52-ой этаж. Ассистенты, безропотно вскинувшие руки к потолку, в полном молчании последовали за научным руководителем.

Этаж оказался пуст. Реконструкция, начавшаяся еще прошлой осенью,